Любовь-нелюбовь - Анхела Бесерра

В письме епископ почтительнейше просил позволить его другу провести одну ночь в келье, где он жил и молился тридцать лет назад. Письмо было заверено печатью епархии.

Уже много лет Мартин лелеял мечту вернуться в эти холодные стены. Сейчас он был совсем другим, но хотел хотя бы на одну ночь почувствовать себя прежним, побыть теперь уже в добровольном заточении. Он покинул это место много лет назад, но до сих пор оно странным образом притягивало его. Мартин понимал, что это глупо, и все же желание его не покидало.

Разыскивая монастырь, они заблудились в узких улочках. Уже стемнело, и нигде не было ни одного указателя. Наконец уже около полуночи они, прорвавшись сквозь туман, поднялись на холм, где темнели башни монастыря. Они поставили машину далеко от ворот, среди окружавших обитель кипарисов. Эстрелья осталась в машине, а Мартин направился к воротам с письмом в руках. Он постучал в тяжелую деревянную дверь, но ему никто не открыл. Тогда он позвонил в висевший у двери старый медный колокольчик. И тут же на него нахлынули воспоминания. О том, как не хотел он становиться священником, хотя обещал отцу достичь сана епископа. Дни, проведенные в этих стенах, были для Мартина серьезным испытанием. А между тем открылось маленькое окошко в двери и показалось удивленное лицо монаха, не понимавшего, кто мог явиться в такой час. Не произнеся ни слова — монахи монастыря давали обет вечного молчания, — привратник взял у Мартина письмо и, увидев, какой печатью оно запечатано, открыл дверь, которая громко заскрипела, пропуская Мартина.

Монах ушел с письмом и через некоторое время вернулся, любезным жестом пригласив Мартина следовать за ним. По маленьким внутренним дворикам и крутым лестницам они добрались до старой кельи. Стоя на пороге своего прошлого, Мартин улыбкой попрощался с монахом. Потом вошел в келью и закрыл за собой дверь. В келье он обнаружил старую сутану. На спартанском столике горела свеча в том же деревянном подсвечнике. Тонкая подстилка на топчане была застлана чистой белой простыней. Он нашел кусок простого мыла, полотенце и толстое шерстяное одеяло. Все было как прежде. Казалось, время здесь остановилось. Запах ржавчины и плесени от стен, слабый аромат, исходивший от висевших на вешалке облачений, всколыхнули многое в душе Мартина. Он погладил рукой францисканский шнур, висевший в изголовье кровати — там, где Мартин когда-то его повесил. На своем месте была и скамеечка для молитвы — сколько ночей провел он, стоя коленями на этой скамейке, плача и молясь! Мартин принялся за дело. Привел в порядок комнату, повесил сутану и принялся искать выход. Он должен был незаметно провести сюда Эстрелью. Мартин понимал, что прийти сюда тем путем, каким пришел он, Эстрелья не сможет: привратник всегда начеку. Тогда он вспомнил о боковой дверце, через которую часто сбегал, и на цыпочках направился к ней по темным коридорам. Он пребывал в радостном возбуждении, приключение горячило кровь. Добравшись до машины, где ждала Эстрелья, он велел ей надеть принесенный им плащ с капюшоном. Она пришла в восторг от этой затеи, старательно убрала белокурые локоны под капюшон, и они, прячась за кустами, побежали к дверце.

Взявшись за руки, как шаловливые дети, и стараясь ступать как можно неслышнее, скользили они по коридорам. И волновались при этом, как на первом свидании. Они миновали дверь, из-за которой доносился свист плети и стоны монаха, который наверняка в это время предавался еженощному самобичеванию, миновали другие двери, из-за которых слышался шепот бесконечных молитв, звуки псалмов, громкий храп... Кто-то кричал во сне, намолчавшись за день.

Но вот все двери остались позади. Они юркнули наконец в келью Мартина, не зная, что все это время за ними следили чьи-то глаза.

Мартин неторопливо зажег стоявшую на столе тонкую свечку. В атмосфере запретов и воздержания страсть их вспыхнула с новой силой. Вид Эстрельи в монашеском платье доставлял Мартину невыразимое наслаждение. Он вспомнил, как когда-то, лежа на этой холодной подстилке, мечтал, как будет обнимать женщину. Страсть переполняла его. Он обнял Эстрелью и тут почувствовал, что под плащом на ней ничего нет. И тогда, охваченный желанием, он принялся яростно разрывать на ней ветхую монашескую накидку. Возможность любить в том месте, где он претерпел столько лишений и столько раз должен был усмирять плоть, разжигала в Мартине похоть. Задыхаясь, сорвал он с Эстрельи все, и она стояла перед ним, лишь перехваченная в талии грубым шнуром, с завязанными на нем узлами. Концы шнура ритмично покачивались, прикасаясь к самой белой и нежной на свете коже. Растрепанным концом шнура Мартин начал ласкать грудь Эстрельи, возбуждаясь еще больше от того удовольствия, которое она получала. Он смотрел на нее жадными глазам семинариста, наслаждаясь каждым миллиметром ее крепкого, с красивыми округлостями тела, сиявшего в слабом свете свечи. Мартин даже не разделся — жажда требовала немедленного удовлетворения. Они упали на топчан, и никогда еще им не было так хорошо. Место, в котором они находились, разжигало желание, но необходимость соблюдать тишину заставляла сдерживать крики и стоны. Топчан, которому никогда не приходилось выдерживать тяжесть двух бьющихся в конвульсиях тел, только скрипел. Вдруг Эстрелье показалось, что по келье прошелестел легкий ветерок и пахнуло душистой гвоздикой. Сама не зная почему, она вспомнила часовню Ангелов-Хранителей, но это воспоминание тут же растворилось в наслаждении, которое она получала, а аромат гвоздики был заглушён запахом свежих апельсинов, исходившим от раз-горяченного тела Мартина. Эстрелье казалось, что тело ее распадается на атомы, заполняя собой всю келью. А Мартину в это время чудилось, что он уплывает ввысь вместе с небесными звуками распеваемых монахами псалмов.

Между тем через замочную скважину за ними наблюдал монах. Наконец-то он дождался своего часа. Это был тот самый священник, что стал свидетелем их встреч в часовне Ангелов-Хранителей. Тот, что прятался в исповедальне. По чистой случайности именно в эти месяцы он находился в Риме — пребывал в добровольном затворничестве, посвящая все время трудам и молитвам, в том самом монастыре. И именно он выполнял в ту ночь обязанности привратника. Увидев Мартина, он сразу узнал его и снова начал за ним следить. Сейчас, после того, чему он стал свидетелем, он не мог решить, что ему делать: идти исповедоваться или сбежать навсегда из монастыря и вернуться в мирскую жизнь.

До рассвета было еще далеко, когда Мартин с Эстрельей вышли из монастыря через главный вход. Едва удерживаясь от смеха, они на цыпочках прошагали мимо привратника, который знал о них все и уже решился бежать вслед за ними. Эстрелья в разорван-ном плаще, с низко опущенной головой в капюшоне шла, прижавшись к Мартину, а сверху из своего окна на них с удивлением смотрел настоятель, не понимая, почему странный ночной гость направляется к своей машине в сопровождении незнакомого монаха, который шел странной походкой и из-под его плаща виднелись тоненькие красные каблучки.

В отеле Эстрелью ждало сообщение от ее помощницы Эсперансы Гальярдо, в отсутствие Эстрельи руководившей "Любовью без границ". Эсперанса просила срочно с ней связаться. Дождавшись вечера (разница во времени составляла семь часов), Эстрелья позвонила и узнала, что ее вот уже несколько дней разыскивает Найру Хатак и что речь идет о чем-то важном. Эсперанса продиктовала телефоны, по которым его можно было найти.