Политическая полиция и либеральное движение в Российской империи: власть игры, игра властью. 1880-1905 - Любовь Ульянова

Руководитель Санкт-Петербургского охранного отделения в донесении ноября 1895 г. о кружке лиц «либерального образа мыслей» в Санкт-Петербургском комитете грамотности делал акцент не на самом кружке в составе комитета, а на его популярности внутри комитета, из-за чего весь комитет действовал в «противоправительственном направлении»748. Сообщение из этого же отделения в 1903 г. показывает, что к этому времени «либеральная часть общества» и «общество» стали для его служащих синонимами: лекции «известного Департаменту полиции магистра Тарле… пользуются особым вниманием и громадным успехом среди либеральной части общества и радикальной молодежи… в обществе их называют лекциями “О начале великой русской революции”»749.

Из делопроизводственной переписки политического сыска складывается впечатление замкнутого круга: у общественного мнения были определенные критерии популярности, которые совпадали с моделью поведения «либералов»; в результате желающие получить общественное признание, авторитет, известность демонстрировали себя (вынужденно или с удовольствием) «либеральными». Представляется, что отсюда – такие постоянные характеристики в документах политической полиции, как «заискиванье», «игра» в «либерала», старание «прослыть» «либералом» и т.п. О распространенности среди служащих политического сыска этого убеждения говорят и опубликованные воспоминания. Так, вице-директор Департамента полиции в 1912–1915 гг. В.Д. Кафафов писал о товарище министра внутренних дел, командире отдельного корпуса жандармов в 1913–1915 гг. В.Ф. Джунковском: «В поисках популярности он любил заигрывать с либеральными кругами, прикидывался, что охотно исполняет просьбы их представителей, и поэтому пользовался в их кругах некоторой симпатией»750.

Начальник Казанского ГЖУ сообщал еще в 1883 г.: «Многие из профессоров страдают известной болезнью – заискиванием популярности в среде студентов не научными сведениями, не мастерским чтением лекций, а как говорится поблажками и пустым либеральничаньем»751. Спустя двадцать лет, в 1902 г., начальник Ярославского ГЖУ схожим образом характеризовал ситуацию в Ярославском лицее во время студенческих беспорядков: «Большинство студентов желало продолжения лекций, но меньшинство взяло власть в свои руки, а произошло это потому, что большинство было разрознено и не нашлось никого, кто бы стал во главе его, сплотил бы его и дал бы ему силу подчинить меньшинство… Такая роль ближе всего соответствовала бы директору Лицея или кому-либо из профессоров. Но директор крайне преклонного возраста, дослуживает последний год, не пользуется среди студентов никаким авторитетом и давно уже не вмешивается в дела лицея, что же касается профессоров, то они первые перестают показываться в Лицее при появлении слухов о готовящихся беспорядках. И вместо того, чтобы взять в свои руки движение и направить студентов на путь порядка, они дрожат за свою популярность и более всего боятся, чтобы студенты не заподозрили бы их в солидарности с правительством. По установившемуся понятию популярный профессор должен быть непременно либерал, а еще лучше революционер»752.

Об «игре в либерала» городского головы А. Нечаева писал начальник Тверского ГЖУ в 1889 г.: он «человек весьма недалекий, но разыгрывающий из себя либерала и человека передового, следствием чего и был в прошлом году весьма прискорбный случай, что в общем собрании думы голова Нечаев сознательно допустил присяжного поверенного Рождественского произнести речь возмутительного содержания, сущность которой заранее была известна не только Нечаеву, но и всем живущим в Твери политически неблагонадежным, она вызвала в думе большие с их стороны аплодисменты и придала всему этому инциденту характер самой наглой антиправительственной манифестации»753. Однофамилец городского головы Твери председатель новгородской губернской земской управы в 1891 г. старался «прослыть за либерала» посредством покровительства «людям, пострадавшим как выражаются земцы, за идею»754. «Заигрывание с молодежью» «либерального» деятеля К.К. Черносвитова755 во Владимире «сделало его популярным в этой среде и послужило причиной выбора его председателем общества вспомоществования учителям и учительницам»756.

В целом из перспективы политического сыска «либералы», осев в публичном пространстве как значимый игрок, к началу ХХ в. приобрели серьезное влияние на «общественное мнение» как в плане распространения своих идей, вплоть до высшего чиновничества, так и в плане освоения кадрово-материальных ресурсов, преимущественно на региональном уровне, и в символическом аспекте, будучи успешными в овладении инструментарием публичных действий таким образом, чтобы приобретать общественную популярность. Это давало возможность «либералам» не только покровительствовать «политически неблагонадежным» и откровенным революционерам (что имело место), но и «вербовать» в ряды своих сторонников новых людей, заинтересованных в успешной карьере вне государственной сферы (или вынужденных властью пойти на таковую).

Именно такая картина должна была складываться у Департамента полиции из сообщений местных отделений политического сыска. Какой же была реакция Департамента – инстанции, которая отвечала за аналитику и принятие каких-либо решений, выработку поведенческих стратегий в отношении «либерального» движения, учитывая описанную ранее существенную умеренность политических взглядов деятелей самого Департамента?

Предыдущие главы были посвящены реконструкции целостного и в то же время множественного и подчас противоречивого образа/образов «либерализма» в делопроизводственной переписке политического сыска. В 4-й главе анализируются поведенческие модели служащих политической полиции, на реализацию которых этот образ отчасти влиял, а отчасти – и сам формировался в ходе их реализации. Удачным представляется определение стратегий поведения, предложенное социологом П. Бурдье в его концепции габитуса. Бурдье определил габитус как целенаправленные практики и модели поведения, позволяющие изменить ситуацию в ходе взаимодействия в ограниченном по количеству участников, занимающих противостоящие позиции, коммуникативном социальном пространстве (это пространство Бурдье назвал полем)757.