Когда струится бархат - Элизабет Чедвик (Англия)

Петухи врезались друг в друга, образовав трепыхающий бронзовыми и черными перьями клубок. Щелкали клювы, сверкали шпоры. Птицы взмывали в воздух и ударялись грудками, зрители возбужденно пританцовывали, вопили, подбадривая бойцов. Вытянув голову поверх увлеченных зрелищем голов собравшихся болельщиков, начисто позабыв про птиц, не обращая внимание на оглушительный шум, Варэн де Мортимер не верил своим глазам, да и не желал верить тому, что видел. Сердце вдруг заколотилось быстро и громко. Дыхание стало учащенным и нервным, а незаживший шрам ощутимо пульсировал неприятной болью.

Петухи отлетели в стороны, разинув клювы и волоча крылья по пыли. Потом снова стали описывать угрожающие круги и опять сошлись в смертельной схватке. На землю пролились первые капли темной крови. Варэн позабыл про женщину, с которой прибыл сюда, и, пропуская мимо ушей ее раздраженные вопросы, обогнул кричащую толпу захваченных сражением зрителей, вышел на дорогу.

* * *

Адам бегло глянул на петушиный бой. Внимание просто привлек громкий рев собравшихся зрителей, сама забава азартных игроков была ему безразлична. Дворяне, сразу определил он по сверканию самоцветов, нашитых на туники и украшающих пояса и рукоятки клинков.

— Майлс — я имею в виду брата, а не дедушку — тоже всегда держал бойцового петуха, — вспомнила Хельвен. — Маме это занятие не нравилось. Когда Майлс приходил домой, она его нещадно бранила, но все молодые люди при дворе увлекались петушиными боями, вот и он не хотел от них отставать. — Хельвен вздохнула и покачала головой. — Бедный Шантиклир, даже не дожил до героической смерти в бою. Его задавило повозкой прямо во дворе, когда он гнался за одной из своих жен, а труп отправили прямиком в котел.

Адам фыркнул, удерживаясь от смеха, и поспешно натянул поводья, пропуская громыхающую телегу, нагруженную бочонками с вином. Ее тащили быки, под красной кожей которых перекатывались огромные мускулы. От движения телеги и подкованных копыт животных поднялось облако пыли, Хельвен прикрыла лицо вуалью и закашлялась.

Саутгэмптон, Каен, Фалэс, Мортэн, Роше, Муан. Большую часть пути она наслаждалась сменяющими друг друга пейзажами. Земли, по которым они проехали, были пологими и изобиловали пастбищами. Плоские равнины сильно отличались от привычных с детства холмов Уэльса. На французской земле им повстречались большие реки, такие как Майен, Мэн, зеленоватая Индре и величественная Луара. Повсюду попадались виноградники и густые заросли желтоватого ракитника, в котором находила укрытие мелкая дичь. На этой земле росли фиговые деревья, каштаны и элегантные, особенно на фоне ярко-синего неба, кедры. Люди здесь говорили на более чистом и горловом французском языке, чем тот, который был ей привычен по жизни в родном приграничье.

Хельвен посмотрела на оживленное сооружение из камня и дерева, по которому жители пересекали реку Мэн. За мостом на возвышении вздымался в небо замок графа Фульке, над зубчатыми стенами полоскались на ветру его знамена.

— Надеюсь, Остин все устроил. — Для Хельвен мысль о нормальном перьевом матрасе, где не водятся насекомые, по важности превосходила все остальные вопросы.

Квартиры, которые нанял Тьери, принадлежали купцу, надолго уехавшему с паломниками в Иерусалим. Помещения были тесноваты — Адам едва не разбил себе голову о дверную притолоку, когда входил первый раз, — однако имелись хорошие условия для лошадей. Вдобавок во владениях купца обнаружился отличный фруктовый сад, полого спускавшийся до самого берега реки, где находилась частная пристань, оснащенная немалым количеством гребных лодок. Еще одно достоинство дома состояло в его близости к замку.

Последнее свойство своего временного обиталища Хельвен оценила довольно скоро. Она расчесывала спутанные мокрые волосы, поглядывая из незашторенного окна в верхнем этаже на проходящую внизу улицу, и увидела группу всадников, возвращающихся в замок по главной дороге. Первыми бросались в глаза смеющиеся молодые люди, среди которых было и несколько дворян зрелого возраста. Затем обратила внимание на вооруженных стражников, задыхающихся от жары в стеганых кожаных куртках и полукольчугах. Один прижимал к себе изрядно потрепанного, но победоносного бронзового петуха. Завершающий колорит столь яркому коллективу придавали пестро разряженные женщины, в которых безошибочно угадывались дорогостоящие труженицы древнейшей профессии.

— Адам, подойди сюда, — позвала Хельвен.

— Что такое? — Адам был без туники, и распущенная шнуровка рубашки позволяла видеть смуглую грудь. Он подошел сзади и уперся руками в раму окна, но внезапно весь напрягся, и Хельвен ощутила это так же отчетливо, как тепло весеннего солнца, освещавшего их в эту минуту. — Уильям ле Клито, — с удивлением и явным недовольством пробормотал Адам.

— Кто, с желтой головой?

— Нет, этот слишком молод. Вон тот, темный, на чалой лошади. Готов побиться о заклад, что судя по одежде этот, как ты его назвала — «с желтой головой», — и есть сам Джоффри Анжуйский.

Хельвен вытянула шею, вглядываясь.

— Что же делает в Анжере Уильям ле Клито? — нахмурившись, процедил Адам. Озвученный вопрос был чисто риторическим, с заранее известным ответом: ищет поддержки графа Фульке, чтобы поднять волнения в Нормандии. К сожалению для этого подстрекателя, Адам явился сюда не с просьбами, а привез столь ценное предложение, что отказа можно было не опасаться. Адам дотронулся до плеча жены. — Отойди-ка от окна, любимая, — прошептал он. — Они ведь будут озираться по сторонам, а не то и вверх смотреть, пока не доедут до самой реки… К тому же мне совсем не хочется, чтобы половина придворных потом хвастались, что видели супругу посланника короля Генриха в нижнем белье.

— Все, они уже упустили свой шанс, — заявила Хельвен со смехом, отошла от окна и закрыла ставни. Она прекрасно поняла серьезность предупреждения, скрытую за легковесностью реплики Адама. Одно дело — проявлять своенравие дома, и совсем другое — теперь, когда им с Адамом предстояло произвести благоприятное впечатление на графа Анжуйского.

Внизу проскакал замыкавший кавалькаду всадник. К седлу возле сумки была приторочена веревка, к другому концу которой был привязан прекрасный неоседланный жеребец в яблоках. На другой стороне улицы, в тени дома, стоял Варэн де Мортимер, горящим взором неотрывно глядя на окна дома напротив.

* * *

Фульке, сын Фульке ле Решэна, графа Анжуйского, был человеком среднего роста, среднего сложения и средних лет. Физически крепкий, он находился в самом расцвете сил. В прошлом шевелюра могла богатством красок соперничать с волосами Хельвен, однако к нынешнему времени несколько поблекла и приняла более мягкий рыжеватый оттенок, а на макушке заметно поредела. Над усыпанным крупными порами носом в форме картофелины светились серебристой сталью ничего не пропускающие мимо внимания глаза. Именно за выражением глаз графа следовало наблюдать собеседнику, не обращая особого внимания на обманчиво добрую и радушную улыбку.

И отец, и сын были очарованы Хельвен. Фульке настоял, чтобы лично проводить ее к столу, где усадил гостью рядом с собой.