Слепящий нож - Брент Уикс

синий цвет. Он даже не почувствовал сверхфиолетовой нити, пока та не лопнула. Что-то резко обрушилось на зеленую руку, которую он запустил уже так далеко, – и обломило ее; и вместе с ней оборвалась вложенная в нее воля. Дазен потерял сознание.

На следующий день – если это был день – из шахты донесся скрежет механизма. Дазен сел, исполненный ожидания. Что это? Его брат пришел поизмываться над ним? Или это спасительная пища?

Его предположения были неверны. Либо брат действительно хотел его убить, либо система не сработала, либо… нет, он уже не мог воссоздать всю башню рассуждений. Для этого был необходим свежий синий цвет. Он был глуп. Он был животным. Он был опустошен, обессилен. Сломан.

«Если это не хлеб, я начну извлекать зеленый. Пусть это будет самоубийство – ну и что? Что такого хорошего в жизни, если подумать?»

Что-то загрохотало вниз по шахте.

Он ждал… ждал…

Из отверстия шахты вылетела буханка хлеба, и Дазен поймал ее. Поймал – и не поверил своим глазам.

Хотя все освещение в темнице было зеленым, а извлекать синий цвет, освещенный только зеленым, невероятно трудно, в его руках находилось цветовое спасение! В этом зеленом аду буханка была синей. Достаточно синей.

Глава 42

Адрастея получила вызов. Сама ее госпожа, Лукреция Верангети, приказала ей явиться в этот задрипанный дом на южной окраине Большой Яшмы, в тени городских стен. Не самый приятный район.

Бледный мужчина с недовольным лицом открыл ей дверь и провел в какой-то закуток. Он принес чай – только одну чашку. И поставил не перед ней.

Женщина, которую Адрастея не узнала, вошла десять минут спустя. Это была молодая рутгарка, натуральная блондинка – невероятная редкость – с голубыми глазами. Благодаря волосам она могла бы быть экзотической красавицей, если бы ее внешность не портило длинное лошадиное лицо. Она была одета в повседневное, но хорошо сшитое платье; на ней почти не было драгоценностей. Ее роскошные длинные волосы сейчас были завязаны в практичный узел на затылке. Больше всего она напоминала весьма зажиточную леди, наслаждающуюся отдыхом у себя дома. Она села. Отхлебнула чай.

– Гаэрос, чай остыл, – проговорила она.

Мужчина рассыпался в извинениях и унес чашку. Почти тотчас же вернулся и поставил перед ней новую, с горячим напитком.

– Оставь нас, – велела она.

– Да, госпожа.

Он вышел и закрыл за собой дверь.

– Итак, – проговорила женщина.

– Итак? – переспросила Тея.

– Я твоя владелица, мое имя – леди Аглая Крассос. Ты можешь звать меня госпожой.

– Моя владелица – леди Лукреция Верангети.

– Нет никакой леди Лукреции Верангети. Или можно сказать, что леди Лукреция Верангети – это я, если кому-то так больше нравится. У моего семейства есть враги, которые не дают нам размещать наших рабов в определенных домах и на определенных позициях – скажем, в Черной гвардии. Фиктивная «леди Верангети» помогает мне обходить эти мелкие преграды.

– Я прошу прощения, госпожа, не хочу показаться невежливой, но поскольку я верна своей владелице… – Надо было найти какие-то слова, чтобы сказать это. – Э-гм…

– Ты мне не веришь, – проговорила леди Крассос. В ее тоне звучала усмешка, что Тея предпочла считать добрым знаком. – А что, это был бы интересный блеф, не правда ли? Вот только он мог бы сработать лишь с теми рабами, которые никогда не встречались со своей госпожой… то есть с моими рабами. Это печально.

Она вытащила лист веленевой бумаги и протянула Тее. Та сразу же узнала этот документ: это была ее купчая. К ней на отдельном листе прилагался акт передачи, подписанный Лукрецией Верангети и Аглаей Крассос. Одним и тем же почерком.

Тее потребовалось несколько мгновений, чтобы понять. Если Аглая хотела держать свое владение Теей в секрете, она не могла иметь купчую на Тею под собственным именем, иначе любой, кому взбрело бы в голову проверить, мог выяснить, кому Тея принадлежит. Однако ей нужно было иметь готовый акт передачи под рукой, на случай если произойдет что-нибудь такое, что потребует от нее быстро доказать свое право владения. Поэтому она держала акт при себе, попросту не передавая его в канцелярию Хромерии.

У Теи перехватило горло. Почему эта женщина решила открыть свою личность теперь?

– Насколько хорошо ты лжешь, девочка?

– Прошу прощения?

– Вопрос несложный. Если ты своенравна, тебя подвергнут искуснейшим побоям.

«Искуснейшим?»

– Я лгу неплохо, когда стараюсь… госпожа.

Лицо Аглаи Крассос посветлело.

– Это хорошо. Очень хорошо. Именно так, как мне доносили мои источники. Продолжай честно отвечать на мои вопросы, и твоя служба у меня окажется для тебя не слишком неприятной.

Тея ощутила укол страха. «Не слишком неприятной?»

Аглая огляделась, словно бы ища что-то. Она позвонила в маленький колокольчик, и слуга немедленно вошел в комнату.

– Мой хлыст, – сказала она.

Гаэрос ударил себя кулаком по лбу и испарился. Он вернулся спустя несколько мгновений и подал ей хлыст для верховой езды. Потом повернулся к ней спиной.

Аглая хлестнула его пониже спины; он вздрогнул, но промолчал. Аглая взмахом руки отпустила его.

– Мои рабы должны предугадывать мои потребности. Я считаю, что следует лично наказывать их за ослушание. Когда леди, повинуясь неверно понятому чувству утонченности, передает наказание в руки других, она не может проверить, не было ли оно проведено с излишней снисходительностью или излишним усердием. К тому же рабов, так же как детей или собак, следует наказывать немедленно после проступка. Я не могу повсюду таскать за собой человека с хлыстом, зато моя правая рука всегда при мне. Так что, когда мы сегодня завершим наше интервью, я тебя высеку. Я полагаю, что для тебя важно знать, насколько твердая рука у твоей госпожи. Заодно я смогу понять, насколько легко у тебя проступают синяки, на случай если мне когда-нибудь придется побить тебя перед тем, как выводить на публику.

Тея сглотнула. От ужаса у нее начали дрожать колени.

– Да, госпожа.

– Кип Гайл – твой партнер по обучению в Черной гвардии.

– Да, госпожа. Только прошу прощения, но несколько недель назад его лишили права называться Гайлом. Его дед отрекся от него.

– Мне это известно. Однако у меня есть причины полагать, что Кипа примут обратно в семью сразу же, как только вернется Гэвин Гайл.

Тея наклонила голову, заставив свое лицо выразить раскаяние. Она была рабыней, но не дурой.

– Адрастея, мой брат был губернатором Гарристона. Он пытался спасти этот никчемный городишко, когда Гэвин Гайл опозорил и убил его, после чего выставил его предателем. А теперь моя рабыня назначена партнером к его бастарду. Бастарду, который, очевидно, ему чем-то дорог. Таковы факты.

Тея на мгновение нахмурилась, не уверенная, на что намекает ее госпожа. Она тут же постаралась разгладить лоб: некоторые хозяева не любили видеть на лицах своих рабов неприятное выражение. Но не стала она и улыбаться пустой, отсутствующей улыбкой идиота, какая столь мастерски удается многим рабам. Аглая сказала, что ценит в людях ум, и возможно, это даже правда. Лучше поддерживать в своей госпоже чувство превосходства, но не переигрывая.

Аглая закатила глаза, словно Тея выказала безнадежную глупость.

– Я не