Тлеющий огонь - Пола Хокинс

Впрочем, имелся более простой — и почти наверняка более прибыльный — способ действий, а именно — своевременный телефонный звонок в «Дейли мейл». Сколько там заплатят за инсайдерскую информацию о Тео Майерсоне? По ее прикидкам, очень даже прилично: Майерсон был как раз из тех людей — богатых, умных, утонченных, придерживавшихся левых взглядов декадентов из столичной элиты, — которых «Дейли мейл» не переносила на дух.

Мириам допила кофе, подошла к кухонному столу, открыла лежавший на нем ноутбук и начала набирать в «Гугле»: «Как продать историю газетам», как вдруг постучали в окно. Она подняла взгляд и чуть не свалилась со стула. Майерсон! Наклонившись, он заглядывал в иллюминатор каюты.

Она осторожно выбралась на заднюю палубу. Тео стоял в нескольких ярдах от нее, засунув руки в карманы, с мрачным выражением лица. С тех пор как она видела его в последний раз — при задержании полицией, — он сильно сдал. Если раньше он был дородным, румяным и уверенным в себе, то теперь осунулся и выглядел измученным и виноватым. Жалким. Сердце в ее груди затрепетало. Ей следовало бы прыгать от радости — разве не этого она хотела? Чтобы увидеть, как его сломали, как он страдает. Почему же ей вдруг стало его жалко?

— Послушайте, — сказал он, — давайте покончим с этим. Хорошо? Я просто… Я уверен, вы понимаете, через что мне сейчас приходится проходить… — Он пожал плечами. — Я даже не могу выразить словами, что испытываю. Да, я понимаю парадоксальность всего этого. В любом случае мне бы очень не хотелось привлекать полицию. В последний месяц мое общение с ней было более чем достаточным. Хватит на всю оставшуюся жизнь. Однако, если вы продолжите меня преследовать, то просто не оставите мне выбора.

— Прошу прощения? Преследовать вас? Я к вам и близко не подходила.

Тео устало вздохнул. Потом вытащил из внутреннего кармана пиджака листок бумаги, медленно, осторожно его развернул и начал читать ровным голосом, лишенным всякой интонации:

— «Проблема с такими, как ты, в том, что они считают себя выше всех. Эта история была не твоей, а моей. Ты не имел права ее использовать так, как ты это сделал. Ты должен платить людям за их истории. Должен спрашивать у них разрешения. Да кто ты такой, чтобы использовать мою историю…» И так далее, и так далее. Таких писем у меня с полдюжины. Ну, не совсем таких — сначала в них был вежливый интерес к моей работе, явно чтобы заставить меня рассказать об источнике сюжета, но потом письма стали намного агрессивнее. В общем, вы поняли. Вы знаете суть. Вы написали суть. Ради бога, Мириам, на почтовом штемпеле указан Ислингтон. Я понимаю, что вы хотели скрыть свое авторство, но…

Мириам озадаченно уставилась на него.

— Эти письма писала не я. Может, вы украли еще чью-то историю? Может, вы всегда так делаете?

— О, ради бога!

— Это писала не я!

Тео сделал шаг назад и судорожно выдохнул.

— Вам нужны деньги? — спросил он. — Тут же говорится: «Ты должнен платить людям за их истории», значит, все дело в этом? Сколько вы хотите? Сколько вам нужно, чтобы оставить меня в покое… — Его голос дрогнул, и Мириам с ужасом почувствовала, что на глаза у нее навернулись слезы, — просто оставить меня в покое?

Быстро вытерев лицо рукавом, Мириам сошла на берег и протянула руку.

— Могу я на них взглянуть? Пожалуйста, — попросила она.

Тео молча передал ей листки.

Бумага была тонкой, плохого качества, почерк аккуратный и похож на детский.

Мириам покачала головой.

— Это не от меня, — сказала она, переворачивая листок. — Как вы могли подумать на меня — этот человек едва умеет писать.

Она стала читать дальше.

Мириам почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

Земля под ногами у Мириам закачалась. Она вслух прочитала последнюю строчку:

— …откуда узнал про «Черную реку».

— Это название песни, — пояснил Тео. — Речь не о каком-то месте, а…

— Я знаю, что это, — оборвала его Мириам. Мир начал чернеть, тьма сгущалась слишком быстро, и ей не удавалось из нее выбраться. Она открыла рот, но не смогла втянуть воздух: мышцы свело судорогой, диафрагма, руки и ноги ее больше не слушались. Мириам начала бить сильная дрожь, в глазах потемнело. Последнее, что она увидела перед тем, как потерять сознание, было испуганное лицо Тео Майерсона.

— Эта песня звучала в машине по радио. Я помню, как он возился с приемником, пытаясь переключить станцию, но Лоррейн попросила ее оставить. И даже подпевала. Она подпевала и спросила: «Разве тебе не нравится? „Черная река“».

Майерсон поставил стакан с водой на прикроватную тумбочку, потом, неловко переминаясь с ноги на ногу, посмотрел на нее сверху вниз. Неловкость была объяснимой: Тео Майерсон помог ей подняться, когда она упала на тропинке в обморок — сомлела, как викторианская кисейная барышня в жаркий день, и они вдвоем, шаркая ногами, как пожилые супруги, перебрались на баржу, где он уложил ее в кровать, как ребенка. Как инвалида. Мириам почувствовала бы стыд, если бы была способна чувствовать хоть что-то, кроме обуявшего ее ужаса. Она лежала на спине, устремив неподвижный взгляд на деревянные планки потолка и пытаясь сосредоточиться на дыхании, только на вдохе и выдохе и ни на чем больше. Но она не могла, когда он был рядом.

— Кому еще вы это показывали? — спросил он. — Свою… эээ, свою рукопись. Кто еще ее читал?

— Я никогда и никому ее не показывала, — ответила Мириам. — За исключением Лоры Килбрайд, но это было совсем недавно, и, если верить газетам, она не в состоянии писать кому-либо письма. Я никогда и никому ее не показывала.

— Но этого не может быть. Вы ведь показывали ее адвокату, не так ли? — сказал Тео, нависая над ней и потирая большую лысеющую голову. — Вы наверняка это сделали! Вы же показали ее моему адвокату, когда подавали свою… э-э… свою жалобу. — Он переступил с ноги на ногу. — Свою претензию.

Мириам закрыла глаза.