До рая подать рукой - Дин Кунц

В свои шестнадцать Ной не принимал участия в самом бизнесе, но, насколько себя помнил, всегда находился рядом. Он не развозил готовый товар и не собирал деньги, не продавал мет на улице. Но он досконально знал всю технологию, стал первоклассным специалистом по производству мета. И заполнил бесчисленное количество пакетов таблетками и капсулами, закупорил множество бутылочек с раствором для инъекций, зарабатывая деньги на карманные расходы, как зарабатывали их другие дети, выкашивая лужайки или сгребая опавшую листву.

Отец Ноя строил относительно него большие планы, надеясь, что со временем сын сможет принять активное участие в бизнесе, но лишь по окончании школы: старик верил в важность образования. Ной всегда знал, что его отец занимается грязными делами, а если уж говорить об их отношениях, то любовью там и не пахло. Обязанности, общее прошлое, семейный долг и, в случае Ноя, страх связывали их воедино. Однако отец Ноя очень гордился успехами сына в освоении технологических тонкостей производства мета и его готовностью выполнять рутинную работу: раскладывать таблетки и разливать раствор. И хотя Ной прекрасно знал, что отец продает смерть, он тем не менее испытывал глубокое удовлетворение, когда тот говорил, что гордится им. В конце концов, чем бы ни занимался старик, он все равно оставался его отцом. Президент Соединенных Штатов никогда бы не сказал, что гордится Ноем, и едва ли ему удалось бы попасть под крылышко одаренного тренера, который сделал бы из него звезду бейсбола, баскетбола или футбола, вот и оставалось получать похвалы там, где их раздавали.

И когда отец упал, с кровавым месивом вместо лица, а тетя Лили сказала: «Я очень сожалею, Ноно», Ной бросился бежать, понимая, что, кроме него самого, никто его не спасет. Первая пуля прошла мимо. Вторая прострелила плечо. Третья застряла в бедре.

К тому времени он успел добраться до двери и открыть ее, так что третья пуля настигла его уже на крыльце, со ступенек которого он и скатился на лужайку. Лили, однако, не вышла на крыльцо и не прострелила ему голову, все-таки жили они в спокойном, респектабельном районе, где подросткам, катающимся на скейтбордах, и молодым мамашам, прогуливающимся с колясками, хватило бы гражданского мужества дать показания в суде. Вместо этого понадеялась, что Ной умрет от потери крови, прежде чем сможет навести на нее полицию, и ушла через дверь черного хода, тем же путем, каким и попала в дом.

Ной не оправдал ее надежд, и, отсидев десять месяцев из своего тридцатилетнего срока, Лили обратилась к Богу, может, взаправду, а может, чтобы произвести впечатление на комиссию по условно-досрочному освобождению. И хотя теперь она уже отсидела больше половины срока, на весах комиссии ее набожность никак не могла перевесить заключение психолога, в котором черным по белому указывалось, что Лили по-прежнему жаждет смерти своих обидчиков и способна на убийство.

Каждый год она посылала Ною рождественскую открытку, иногда с яслями, иногда с Санта-Клаусом. Всегда писала несколько строк с раскаянием о содеянном, за исключением открытки, присланной после девяти лет отсидки, в которой выразила сожаление, что не отстрелила ему яйца. И хотя Ной пребывал в твердом убеждении, что все эти последователи Фрейда, которые называли себя учеными, являлись служителями религии куда менее рациональной, чем любая другая, существовавшая в истории человечества, он тем не менее передал эту поздравительную открытку в комиссию по условно-досрочному освобождения, чтобы там сделали соответствующие выводы.

Злобность тети Лили не вызывала сомнений. Она убила брата, ранила племянника, но ее хотя бы отличало здравомыслие, чего нельзя было сказать о ее муже, Кельвине. Впрочем, все звали его Крэнк[47], по разным причинам. За два месяца до того, как Лили убила брата, не поделив с ним семьсот тысяч долларов, Кельвин чуть ли не до смерти избил сестру Ноя, Лауру. Лили защищала свои финансовые интересы. Но причину, по которой Крэнк набросился на Лауру, не смог назвать даже он сам.

С давних пор дядя Крэнк пристрастился к семейному продукту. Даже если бы этим продуктом был яблочный сок, все равно не стоило поглощать его в столь больших количествах. Но дядя Крэнк, похоже, не видел разницы между яблочным соком и метом. Если не знать меры с метамфетамином, в тканях мозга накапливаются продукты распада финил-2-пропанола, химического вещества, используемого при производстве наркотика, вызывающие токсические психозы, при которых человеку пусть и не намного, но хуже, чем в компании пожирающих его заживо огненных муравьев.

Когда в черепной коробке дяди Крэнка начинали рваться снаряды, он пытался успокоить внезапно задергавшуюся душу и хоть как-то прийти в себя, избивая любого, кто в тот момент попадался под руку. Именно в такой момент двенадцатилетняя Лаура и позвонила в дверь. А может, позвонила за пять минут до того, как в голове Крэнка начали рваться снаряды. Возможно, дядя Крэнк предложил племяннице отведать ее любимого лимонного мороженого, а уж потом у него развился очередной приступ психоза. Чуть раньше Лили вывела на прогулку собаку, а когда вернулась, дядя Крэнк уже колошматил Лауру несколько минут, сначала кулаками, а потом статуэткой Леди Удачи, которую купил в одном из сувенирных магазинчиков Лас-Вегаса.

Лили оттащила Крэнка от девочки и усадила в кресло. Только она могла так легко усмирить его, потому что даже токсический психоз не избавлял дядю Крэнка от страха перед женой.

Брат тети Лили, отец Ноя, жил всего в квартале и через три минуты после ее телефонного звонка уже входил в дом. Его дочь, зверски избитая, потерявшая сознание, возможно, умирающая, лежала на полу, и он хотел вызвать «Скорую», но, как и Лили, понимал, что сначала они должны разобраться с Крэнком. Дядю Крэнка за члена семьи никогда и не считали. Терпели как мужа Лили. Даже в полном здравии и с ясным умом он, окажись в передряге, мог бы их продать в обмен на снятие с него обвинений. А уж в теперешнем состоянии, погубленный метамфетамином, бормочущий что-то бессвязное, параноидный, плохо соображающий, что к чему, все еще злящийся на воображаемую «наглость» племянницы и рыдающий от угрызений совести при виде содеянного, он, скорее всего, погубил бы их в первые пять минут пребывания полиции в доме… даже не осознавая, что делает.

К счастью для семьи, семь минут спустя дядя Крэнк покончил с собой.

Под жестким контролем жены и под ее диктовку написал чистосердечное признание:

«Дорогая Лаура, меня погубил мет. Я не соображал, что делаю. Я не такой уж плохой человек. Но вот пристрастился к этому гнусному зелью. Не вини свою милую тетю за то, что произошло. Она – хорошая, честная женщина. Я хочу, чтобы она купила тебе самого большого плюшевого медвежонка, какого только сможет найти, и подарила тебе от меня. С любовью, дядя Крэнк».

Лили внушила ему, что он пишет открытку Лауре с пожеланиями скорейшего выздоровления.

Записка эта отняла у Крэнка последние силы. Недавнее возбуждение уступило место апатии, такой глубокой, что он сам не смог подняться на второй этаж: Лили и ее брату пришлось тащить его по лестнице, а потом по коридору до ванной.