Дети Робинзона Крузо - Роман Канушкин

— Вот он, дом, — сказал Плюша, отодвигая ветку акации. — Пошли.

Они развернули поджиги, зарядили их самодельным порохом и самодельной дробью, которую вылили в песке из свинца. Кнут, тяжелый, с полированной от частого применения деревянной ручкой Миха заткнул за пояс. Флейта оставалась у Джонсона.

— Запалы не забудьте вставить, — сказал Миха.

Запалы-фитили они сделали из обычной веревки, смоченной в растворе селитры и высушенной на солнце. Миха стащил дома бензиновую зажигалку — надежней, чем спички.

— Все, — сказал он и двинулся вперед. Мальчики пошли следом.

Ничего из их грозного оружия им тогда применить не удалось. Собак вокруг не было.

* * *

Было кое-что другое.

Еще на подходе к дому Михе показалось, что от железнодорожной насыпи, через густые кусты, движется какая-то тень. Он присмотрелся: возможно, лишь игра солнечных лучей в переливах раскаленного воздуха.

— Как-то странно, — проговорил Плюша, — тихо. И там...

— Что там? — небрежно бросил Джонсон. — Где? — Он начал нервничать и поэтому, как обычно, храбрился.

— Не знаю. — Миха неопределенно покачал головой и решил промолчать насчет тени. — Вроде ни собак, ни старухи.

— Жалко, — посетовал Икс. — Я б сейчас шмальнул той гадине, что покусала.

Свою поджигу Икс подвесил на бельевую веревку, импровизированный ремень, перекинутый за шею через оба плеча, руки держал сверху — что и говорить, вылитый командос, герой боевика.

— Еще шмальнешь! — пообещал Миха. И неожиданно хихикнул: он тоже начинал нервничать.

— Действительно, как-то все... стремно, — заметил Джонсон. — И... правда, тихо.

— Слушайте, чегой-то вы забздили? — перебил его проницательный Икс. — Рыночный день: старуха там, собаки за ней побежали. Всех делов да и только.

— Не только, — Миха почувствовал сухость в горле; он очень бы хотел сейчас согласиться с Иксом. — Птиц не слышно.

— Чего?

— Ты слышишь птиц? Даже чайки не галдят. — Плюша хотел еще добавить, что стрекота и жужжания насекомых в траве не обнаруживалось, но промолчал, решив, что Икс его тогда точно засмеет. Он лишь снова бросил взгляд на заросли, пытаясь уловить там какое-то движение. Тень. Но... Нет, наверное, все же показалось.

— Чайки, птички... Ну, я не знаю почему! С чего они все заткнулись? — Икс обвел своих друзей чуть ли не обвиняющим взглядом и лишь крепче прижал к себе поджигу. Хотел что-то добавить, но Джонсон опередил его:

— В этой тишине что-то не так...

— Хорош вам, — начал Икс, и все услышали, что и в его горле запершило.

— Похоже на западню, — закончил Джонсон.

Мальчики замолчали. Тишина и в самом деле показалась теперь зловещей, густой, словно в ней таилось что-то; да так оно и было — в ней притаился немецкий дом с черными глазницами окон, в ней...

— Нам только фотку вашу забрать. И валим, — быстро проговорил Икс, вдруг осознавший собственную тревогу. — Делаем отсюда ноги!

Миха снова посмотрел на дом. Внутри пусто и тихо. Никаких плохих вибраций, ничего злорадного, торжествующего: «Ну, вот и вы! Вот и пришли. Что ж, добро пожаловать, вкусные мальчики! Заходите, не стесняйтесь!» Тогда что не так?

похоже на западню

В густых зарослях треснула ветка. Настолько оглушительно, что все трое чуть не вскрикнули. Тень была. И она двигалась. Быстро двигалась прямо к ним.

Похолодевшими несмотря на жару пальцами Миха нащупал в кармане зажигалку и откинул крышку, чтобы быстрее запалить фитиль.

Качнулась ближняя ветка, и прежде чем Миха успел поднести огонь к запалу, все услышали обескураженный голос Джонсона:

— Будда?!

* * *

Да, это был их друг Будда. Он вышел на первой же сортировочной станции и почти час шлепал сюда по железнодорожному полотну, сквозь нестерпимый зной и смоляные испарения деревянных шпал, смешавшиеся с великолепным запахом моря, которого никогда не забудешь. Шлепал сюда, чтобы быть вместе со своими друзьями. И хоть потом им никто не верил, тогда они были убеждены, что все вышло именно так.

Сомнения начались позже. Несколько позже,

(и опять Миха-Лимонад облизывает сухие губы: ребятки, ваш друг, которого вы называете Буддой, в момент аварии находился в поезде, это подтверждает большинство пассажиров),

когда началась вся эта канитель с шоком, потрясением и нервным расстройством, вся эта история со свидетельскими показаниями и помощью штатных психологов. А тогда Будда лишь быстро проговорил:

— Нам надо держаться вместе. Понимаете?

— Да, — облегченно кивнул Икс.

— Всем вместе! Как тогда... Понимаете? Словно мы... как бы... Как тогда, когда утонули девочки. Понимаете?! Вы понимаете, о чем я говорю?

— Конечно. Только... — Джонсон похлопал глазами, но Будда не дал ему закончить.

— Словно мы одно целое, словно... круг. А теперь идемте, — быстро проговорил он, — времени совсем мало.

— Почему? — Михин голос оказался тихим, он смотрел на друга и чувствовал что-то совсем незнакомое — очень радостное и очень печальное одновременно.

— Не спрашивай, — сказал Будда. — Пошли. Возможно, уже поздно.

Протяжно ухнула подъездная дверь, и послышались торопливые шаги — кто-то опять покинул свой дом среди ночи. Икс встрепенулся: несколько последних минут после ухода Михи он словно провел в полусне. Курил, смотрел на фотографию и вспоминал... но не только — еще и проваливался в это странное, пограничное с забытьем состояние, и что делал в это время, не помнил. Они проговорили долго, очень долго, и вот уже вовсю, в предчувствии приближающегося утра, начали галдеть птицы; в их гомоне и растворился звук шагов.

Икс поднялся, почувствовав, что затекли ноги, и вышел в коридор. Похлопал по карманам легкой куртки-плащовки, нашел пятирублевую зажигалку и вернулся на кухню. На кофейном столике (в эпоху благосостоятельной софт-тьмы он купил его в IKEA и подарил маме вместе с другой «необязательной» утварью) лежала та самая фотография, оставленная Михой. Икс посмотрел на нее и снова потянулся за сигаретами.

(Тебе надо кое-что сделать. Это твоя часть работы)

Фотография... Она была великолепной. И какой-то... очень яркой, что ли. Икс кисло ухмыльнулся и подумал, что она выглядит более реально, чем его серая в утреннем сумраке кухня, чем все это прожитое время, превратившееся в шершавую пыль, где растворились армия, неудачная женитьба, увлечения, годы беспробудного пьянства, короткий отрезок софт-тьмы и все то, что остается человеку во второй половине жизни.