Есико - Иэн Бурума

— Вы еврей? — спросила Ёсико.

Пожалуй, не самое удачное начало разговора на ужине с совершенно незнакомым человеком, который к тому же продюсирует твой следующий фильм. Я замер. Правая бровь снова полезла вверх. Он сжал губы и провел правой рукой по шелковому галстуку, как бы для того, чтобы сгладить все морщинки.

— Мадам, можно мне поинтересоваться, почему вы об этом спрашиваете?

Я начал сомневаться в своих способностях посредника между двумя культурами.

— О, — сказала Ёсико, совсем как ребенок, в своей неприкрытой радости от того, что она ужинает с таким выдающимся человеком. — Я думала, что все продюсеры в Голливуде — евреи. Я ведь знала много евреев в Китае. Они были такими культурными людьми… и такими умными… Мне нравится еврейская культура: Моцарт, Эйнштейн, президент Рузвельт, Джордж Кьюкор…

— Да, весьма внушительная группа, — сказал Адлер. — Хотя, полагаю, кое-кто из них сильно бы удивился, узнай он, что его включили в эту компанию. Что же до меня, если вы изволили столь любезно поинтересоваться, мой отец стал лютеранином в Вене где-то в начале века.

— Вена! — воскликнула Ёсико. — Я знаю, это еврейская культура, музыка, театр. Чудесно!

— Мадам, — сказал Адлер, который, кажется, был не прочь сменить тему разговора. — Мне выпало счастье быть знакомым со многими культурными людьми. Кто-то из Вены, кто-то еврей. В принципе, еврейская культура не особенно мне нравится, кроме разве того, что происходит в синагоге.

— В Харбине была замечательная синагога… — только и отозвалась Ёсико. На этом, к моему глубочайшему облегчению, тема была закрыта.

Адлер, демонстрируя безупречные манеры, воспринял невинные замечания Ёсико с юмором. Я был благодарен ему за то, что большую часть последующего разговора он посвятил ее роли в будущем фильме. Она не должна стесняться делать замечания, сказал Адлер, если ей кажется, что слова в роли написаны неверно. Самым важным было правильно выразить культурологические моменты. Роль у нее центральная, поскольку в фильме всего одна героиня-японка. Правда, есть еще японец, «хороший» токийский полицейский, его будет играть Сэссю Хаякава. Но роль Марико важнее, поскольку она в центре повествования.

В центре истории — цепочке предательств и взаимных измен — типичный сюжет из фильма категории «Б». Он начинался в Токио с неудачного ограбления, которое совершает банда из демобилизованных солдат. Парня по имени Вебер убивает кто-то из своих. Перед тем как умереть, он рассказывает японскому полицейскому (Хаякаве), что у него есть японская жена, Марико. Еще он говорит, что его лучший друг, который отбывает срок, Эдди Спэниер, приедет в Японию, как только освободится из заключения в Штатах. Вместо настоящего Спэниера приезжает полицейский (Роберт Стэк), который выдает себя за Спэниера, вступает в банду и берет для прикрытия Марико в качестве «девочки в кимоно». Сэнди, боссу банды (Роберт Райан), нравится новый парень. К сожалению, этому завидует Гриф, молодой бандит, правая рука Сэнди. Марико влюбляется в Эдди. Эдди рассказывает ей, что он не тот, за кого себя выдает, и охотится за бандой, которая убила ее мужа. Сэнди узнает об обмане. Он пытается убить Эдди. Вместо этого Эдди убивает Сэнди в парке аттракционов. Эдди и Марико, взявшись за руки, идут по Гиндзе.

Весьма незатейливо. Тем не менее проблемы возникли еще до начала съемок. Хаякава, добравшись из Голливуда до аэропорта Ханэда в нелепо-помпезном кимоно, как у актеров театра кабуки лет сто назад, пришел в ярость, когда представители японской прессы не встретили его в аэропорту, тогда как Роберту Райану устроили настоящую пресс-конференцию. И удалился в свою гостиницу в глубоком возмущении. Настроение звезды не улучшилось, когда он узнал, что должен делить свою гримерную еще с тремя актерами, вместо того чтобы пользоваться отдельной. «Я голливудская звезда, — протестовал он, — и я заслуживаю уважения!» Сэм Фуллер сказал ему, чтобы он поговорил с людьми со студии, а те посоветовали ему побеседовать со мной. Поскольку я ничего не мог сделать, он опять пошел на студию, откуда его снова направили к Сэму Фуллеру, который заверил Хаякаву, что на самом деле главная звезда конечно же он и что с людьми со студии будет немедленно проведена беседа. В итоге Хаякава получил-таки отдельную гримерную.

В первый день съемочная площадка должна была представлять собой дом Марико в Токио. Стюарт Вайс, художник-постановщик, сделал нечто весьма отдаленно напоминающее японскую комнату. Она выглядела скорее как роскошный ресторан в Чайна-тауне — с дурацкими красными фонариками и прочей восточной дребеденью. Японские рабочие, которые ставили декорации, были слишком вежливы, чтобы делать замечания. Если это то, что иностранцы хотят, то они это и получат. Ёсико сказала Фуллеру, что декорации выглядят очень странно. Фуллер ответил, что это его вполне устраивает.

— Ширли, — сказал он, — не забивай свою хорошенькую головку всей этой чепухой. Кино будут крутить в Иллинойсе, а не в Йокогаме.

— Но господин Адлер сказал, что…

— Мне плевать, что сказал господин Адлер. Не он кино снимает. Я снимаю. И говорю, что меня это устраивает.

Сказать, что Ёсико и Боб Стэк не очень нравились друг другу, значит выразиться слишком мягко. Она его на дух не выносила. Я так и не понял почему. Он был слегка занудный, это правда, и все время рассказывал о своей маме в Лос-Анджелесе. И хотя в его карьере случались крутые взлеты — он был первым мужчиной, который поцеловал Дину Дурбин на экране, — романтическим персонажем он все-таки не являлся. Ёсико любила мужчин, которые поднимали вокруг нее шумиху. Вот Боб Райан — тот шумиху устраивал несусветную. Она жаловалась мне, что Боб в нее по уши влюбился, хотя, по-моему, это ее совершенно не трогало. Скорее даже наоборот. Да и вообще-то Боб, истый католик и человек женатый, не имел репутации неотразимого сердцееда. Но за Ёсико мотался, как кобель за сучкой. Однажды я застал его, когда он барабанил в дверь ее гримерки и орал:

— Ширли, но я же люблю тебя!

Выглядело весьма непристойно.

Но Ёсико была профи. Я смотрел, как снимали знаменитую сцену со Стэком в китайском ресторане, который должен был изображать ее апартаменты. Он лежал на животе, на нем было нечто вроде черного похоронного кимоно с голыми плечами, а она, в ярко-красном кимоно, более подходящем для девицы из бара, чем для скромной молодой женщины, массировала ему спину.

— Где ты этому научилась? — мурлыкал он.

Ёсико. В Японии каждая девочка с самого раннего возраста знает, как доставить мужчине удовольствие.

Стэк. А что в мужчине нравится японской женщине? Широкие плечи? Мускулы?

Ёсико. Не-е-е-т.

Стэк. А что заставит японскую женщину захотеть… (Ёсико что-то шепчет ему на ухо). Что?

Ёсико. Брови. В Японии женщины находят брови очень романтичными.

Стэк. Это что? Тоже традиция, что ли?