Песнь копья - Илья Крымов

— С тех пор как ты прекратила плести чары сокрытия, — не зря столько десятилетий я потратил на твоё обучение, — всё стало вопросом времени. И даже эта мерзость не стала преградой, — сказал чародей об эстрийских перчатках.

Они умолкли, разглядывая друг друга, выбирая слова и помыслы. Ей не удавалось найти в облике старшего брата хотя бы искорку сострадания, ибо он не сострадал врагам. Хотя… неужто глаза-изумруды таили боль?

— Как ты могла? — спросил Бельфагрон наконец. — Как ты решилась на такое? Предала свою семью, свой народ. Ради чего? — Взор чародея, пережившего тысячи лет, пронзал Тильнаваль, столь юную и незрелую в сравнении с ним. — Ради… кого?

Он мог читать книги, не открывая их, он мог читать простые мысли, плававшие на поверхности.

— Ты… полюбила… человека?

Тень отвращения скользнула по острому лицу, но чародей мгновенно овладел собой. Одинокая слезинка показалась в уголке глаза Саутамара, никем не замеченная она исчезла.

— Если отец узнает, он умрёт от такого позора. Понимаешь ли ты, что сотворила? Его сердце не выдержит, Тильнаваль, он очень стар. Врагам не ранить его, но ты… ты же его убьёшь.

Губы женщины задрожали, она сделала над собой усилие, не дала Бельфагрону проникнуть в голову и вывернуть душу наизнанку вместе с её разумом и памятью.

— Ты хитрый паук! — прошипела она. — Если что-то настоящее и было в тебе, то за тысячелетия оно умерло и распалось прахом!

Старший брат сбросил маску фальши, а рука среднего легла ей на плечо и сжала так, что по лесу разнёсся вопль боли. Саутамар мог отрывать мышцы от костей и давить их как спелый виноград.

— Странное стечение обстоятельств, что ты решила именно так меня наречь, Тильнаваль. Время, которое мы тратим на эту беседу было куплено множеством усилий дабы явить тебе всю глубину заблуждений. Погляди на нашего нового союзника.

Посох указал на пень, из-за обратной стороны которого стало выползать нечто жуткое. Оно перебирало длинными членистыми ногами, спускаясь на землю, вышло под солнечный свет. Панцирь засверкал всеми цветами радуги, а также несколькими такими цветами, которые только маги и способны были увидеть. Существо походило на гигантского паука-золотопряда своим вытянутым брюшком и очень длинными, изящными ногами, но в то же время походило оно и на радужного жука твёрдым панцирем плавных изгибов. Паучья голова с жвалами и хелицерами была отделена от груди сегментарной шеей, десяток розовых глаз-жемчужинок блестел на ней, а кроме восьми ног была ещё и пара длинных рук с пятиугольными, пятипалыми ладонями.

— Пока ты бегала, он наконец преуспел, — молвил Бельфагрон, не скрывая торжества, — пять тысяч лет проб, ошибок, экспериментов. Никто не сохранил бы веру, но наш отец необорим в своём великом упорстве! Он подобрал ключ, разрушил стену непонимания между нами и ними, существами из иного измерения. Оказалось, что радужные ткачи в высшей степени разумны и в обмен на некоторые мелочи, готовы принести дому Сорокопута огромную пользу.

Пальцы чародея сомкнулись на подбородке Тильнаваль и повернули её голову, заставляя смотреть не на паука, а на эльфа.

— Он плетёт свою паутину в двух местах единовременно, и, войдя в неё здесь, мы сможем выйти где угодно. В любом другом. Никакие заклинания не способны отследить, никакие молитвы никаких проклятых жрецов не способны помешать переходу.

Он казался спокойным и величавым как всегда, но Тильнаваль знала брата слишком хорошо и различала восторг.

— Знаешь, что сейчас произойдёт, Тильнаваль?

Женщина знала, но он всё равно поведал:

— Ты расскажешь нам где Сердце, ткач создаст паутину, по которой мы туда отправимся. Потом он сплетёт другую, и мы предстанем перед отцом с великим трофеем.

— Мы, — холодными губами прошептала Тильнаваль, — это вы с Саутамаром?

— Воистину! Ты всё ещё жива не оттого, что нам тяжело переступить через трепетную братскую любовь. — Бельфагрон наклонился к ней и проговорил тише: — Воины не знают, что отец наказал привести тебя живой. Потому что, если мы подчинимся, твоя мать ни за что не позволит ему вынести справедливый приговор. Великолепная Мелитиль слишком любил тебя.

— И поэтому…

— Домой вернёмся только мы. У нас будет Сердце и печальная весть о тяжёлой утрате. В обмен я дарую тебе смерть быструю и безболезненную, не благодари.

— Вместо благодарности ты получишь только мои предсмертные проклятья! — с неистовой дерзостью рванулась Тильнаваль и завыла от боли.

Пальцы Саутамара были беспощадны.

— Где Сердце, Тильнаваль? — потребовал старший брат.

— Там, откуда вы его не достанете! — закричала она, срываясь на визг от ожесточившейся хватки. — Где вы не замараете его своими грязными руками и подлыми помыслами! Вы недостойные! Вы осквернители!

Красивые ноздри Бельфагрона раздулись, а глаза полыхнули гневом. Он движением брови приказал брату прекратить и возвысил голос так, чтобы его слышали все:

— К дереву её!

Саутамар протащил пленницу к ближайшему вязу, швырнул на ствол и отросшие по воле чародея лозы опутали Тильнаваль, прижали к коре.

— Предательница крови, — провозгласил Бельфагрон высокомерно, — опорочившая семью, дом, народ! Непостижимая низость! Человеческие животные стали милы тебе? Так будь же ты низвергнута до их ничтожества, и да будет над тобой суд, как над одной из них!

Она с трудом дышала и как в кошмаре видела приближавшегося паука. Остатками ясного разума женщина понимала, что это существо не было опасно, что её будут пытать старым, проверенным веками способом, — так, как это делали сорокопуты. Но потустороннее существо всё равно внушало ужас.

Тем временем ладонь Бельфагрон легла на дерево, чародей беззвучно зашептал, и опалы на его одеянии стали переливаться. А Тильнаваль кричала. Её пронзительный голос пугал животных в лесу, дрожал, возносясь на пик, и срывался в пропасть, пока сквозь правое плечо не пророс окровавленный шип.

— Где ты спрятала Сердце?

Она хватала ртом воздух, но задыхалась, по лицу катились слёзы. Не получив немедленного ответа, чародей вновь возложил руку на дерево, и пытка продолжилась.

Эгорхан Ойнлих, что бы ни говорили, был мудрым и харизматичным предводителем. Он умел и любил заключать союзы, с честью держал своё слово и никогда не отказывался от священных принципов, стоявших в основе дома Сорокопута. За это его уважали и даже любили не только эльфы, но и прочие народы Лонтиля. Многих союзников обретал он за века своей жизни среди гоблинов Темнолесья, кланов мохобородов, кровожадных орд хобгоблинов, разумных зверей и древних существ чащи. Одни из них были бессмертны, как сами эльфы, другие же со временем увядали и Эгорхан провожал их в последний путь со скорбью, но всегда находил новых соратников, ибо война за выживание была бесконечна.