Собственные записки. 1829–1834 - Николай Муравьев-Карсский

Султан приезжал на пароходе смотреть празднество сие, но не выходил на берег. Множество народа, привлеченное словоохотством, покрывало всю набережную Беуг-дере. На балу были все иностранные послы и многие дамы. Разъехались сего числа в 4 часа утра.

26-го. Мы были на прощальной аудиенции у султана, причем он возложил на генералов и адмиралов медали с изображением герба Турции, вензеля его и годов по христианскому и мусульманскому летосчислениям, богато украшенные алмазами. По возвращении в лагерь я сделал все нужные распоряжения для посажения с другого дня войск на суда.

27-го. В 4 часа утра начали сажать войска на суда, и все было кончено в тот же вечер к 8 часам, так что весь отряд в течение 18 часов перешел с берега на суда, и я на свой прежний фрегат «Штандарт». Ввечеру я ездил к графу Орлову, уезжающему, дабы откланяться. Всю ночь я провел в занятиях и в прощании с турками, коим я сделал несколько подарков и кои были весьма тронуты моим отъездом. Вчера же поутру назначен был и сделан смотр турецкому отряду гвардии, причем я приказал им прочесть заготовленный мной по сему случаю приказ, в коем я благодарю их за службу, усердие и дружелюбие.

28-го. Поутру, с 9 часов, мы снялись с якоря и поплыли из пролива в Феодосию, где мы будем содержать карантин. Оставался еще в Беуг-дере корабль «Чесма»[158], на коем началась сия экспедиция, занимательная по своему роду и по многим происшествиям, случившимся в короткое время. Она имела успех, и для меня весьма лестно звание, которое я занимал. Но оно было свыше чина моего и не могло не возродить зависти в придворных; а потому и случилось то, что я предвидел, что из Петербурга прибудет лицо, которое захочет взять на себя славу сию, когда уже миновала вся опасность.

Июля 5-го Феодосийский карантин

1-го июля плавание продолжалось в виду южного берега Крыма, 2-го числа поутру первые суда, в том числе адмиральское и мое, остановились на якоре в Феодосиевском рейде, и я съехал на берег, дабы осмотреть место, которое было избрано весьма дурно и без всяких удобств для войск: грунт каменистый, место неровное, без тени, без всякого приготовления для приема войск и, что главное, без воды. Инспектор Штакельберг, коего я просил о принятии мер по сему предмету, представил мне копию с прошения, поданного одним евреем, коим он предлагает доставлять ежедневно 5000 ведер воды безденежно в лагерь, прописывая в прошении сем, какие он убытки чрез сие потерпит (исчисленные им до 40 000) и много других посторонних предметов, показывающих более плутовские намерения его, чем желание услужить казне, причем и сторонним образом дознано, что еврей сей имеет целью выхлопотать себе за сие в аренду казенное имение, доставляющее большие выгоды. Человека сего, состоящего под покровительством губернатора Казначеева (находившегося в отсутствии), никто не смел коснуться; но, видя недостаток, который терпели высаженные уже на берег до 2000 человек, я письменно просил инспектора о побуждении его к доставке воды.

3-го числа воды также не было и, опасаясь подвергнуть войска сему недостатку, я прекратил высадку оных, и 4-го поутру послал нарочного к графу Воронцову с донесением о сем недостатке. Между тем, съехав на берег, я измерил количество воды и сбирался ехать за город с рабочими для рытья колодцев, как прибыл губернатор. Воду к вечеру доставили; но заметно было, что губернатор был весьма недоволен всем случившимся и теми мерами, которые я нашелся вынужденным взять для обеспечения войск; но я предупредил его, что в подобном случае я принужден буду оцепить город, дабы не оставить войск без воды.

Вчера же я переехал на берег и ввечеру просил адмирала приступить на другой день, то есть сего числа 5-го июля, продолжать высаживание войск на берег.

5-го выгрузка снова началась, и приехал губернатор и градоначальник Феодосии Казначеев, которому неприятно было видеть недостаток, случившийся в воде для войск; но я ему дал почувствовать, что не расположен оправдывать распоряжений, им сделанных по сему предмету и плутовских мер, допущенных им в принятии прошения жида на поставку воды, и отвечал ему сообразно с кляузными бумагами его. Воды стали доставлять более, и 6-го числа вся перегрузка войск кончилась, за исключением одного лазарета, чему препятствовала сильная погода.

В течение 6, 7, 8 и 9-го чисел не происходило ничего особенного. Хотя в войска и начали доставлять исправнее воду, но часто случались недостатки в оной; дурное же местоположение, сопряженное с неудобствами всякого рода, причиною, что число больных стало значительно прибавляться. Вчера вечером собрались в карантин жены чиновников городских. Жена губернатора[159],[160] также любопытствовала видеть нас и посетила карантин; ввечеру был пущен небольшой фейерверк, после коего гости все разошлись весьма довольными. 11-го числа эскадра, с коей уже с 9-го числа прекращено было всякое сообщение, отправилась в море, где она должна была провести 42 дня своего обсервационного карантинного срока. От губернатора получено уведомление, что карантинный срок наш кончится к 25-му числу сего месяца; но, не полагаясь много на все, что губернатор обещает и говорит, я еще не уверен, чтобы сие сделалось. Поступки его не внушили во мне к нему ни уважения, ни доверенности.

Вчера 15-го, в то время как я занимался ввечеру с офицерами стрельбой в цель, прибыл нарочно присланный из Одессы с письмом от графа Орлова, коим он уведомляет о сделанном мне вновь назначении от 1 июля генерал-адъютантом, а вместе с тем прислал ко мне и полученный им для меня из Царьграда от султана портрет его, богато осыпанный бриллиантами.