Серые ублюдки - Джонатан Френч

– Вот мы и расстаемся – там же, где впервые встретились, – произнес Штукарь, сверкнув улыбкой.

Шакал остановил Очажка и помолчал.

– Зачем бы ты сюда ни пришел, Ухад, тебе, видимо, не так уж была важна твоя цель.

– Потому что ты неудавшийся захватчик власти? В этом смысл твоих слов?

Шакал горько хмыкнул. Владение Штукаря гиспартским языком становилось то лучше, то хуже в зависимости от его намерений.

– Ты не помог мне сесть на место вождя, так что и я тебе уже не помогу.

Пухлые, унизанные кольцами пальцы чародея растопырились в бессильном жесте.

– Приди ты ко мне со своими намерениями, друг Шакал, я бы тебя предостерег против несвоевременных шагов.

– Не нужно быть чародеем, чтобы видеть дерьмовое будущее, которое наступило вчера.

– Это так, – согласился Штукарь спокойно.

– Что теперь будешь делать?

– Истинно, это далеко от идеала…

– Ладно, – оборвал его Шакал устало. – Неважно. Я больше не должен думать об этом.

И толкнул свина, чтобы войти в черноту тоннеля, оставив Штукаря одного в свете звезд.

Сидящая впереди него Синица слегка напряглась, когда они поехали вслепую. Она не знала, можно ли доверять инстинктам животного во тьме стены.

– Мы скоро выйдем, – сказал он ей и крепче обхватил ее талию.

К счастью, она не стала упираться, когда он пришел за ней в хранилище. Сопляки, которым поручили охранять ее, не смотрели ему в глаза и не предлагали своей помощи. Они выполнили свои обязанности, молча передав Шакалу заботу об эльфийке с таким видом, будто она была не живым существом, а мешком бобов. Вот кем она стала – вещью, которую можно было хранить среди мешков зерна и бочек с оливковым маслом. Она чуть ожила, когда увидела раны на груди и руках Шакала, однако на ее лице не проявилось никакой тревоги, только угрюмое любопытство. Он забрал ее из хранилища вместе со своим снаряжением.

И Горнило навсегда осталось у них позади.

Очажок захотел пуститься бегом, как только они вышли из тоннеля. Шакал позволил ему это – такой шаг как раз подходил, чтобы не волновалась Синица. Только прихоть свина и указывала им направление, потому что сам Шакал понятия не имел, куда им ехать. Уль-вундулас был открыт перед ним, он мог отправиться куда пожелает. Он стал вольным ездоком, кочевником, не обремененным ни клятвами, ни обетами, ни братьями, которые бы его прикрыли. Они с Синицей могли жить или умереть в зависимости от сделанного им выбора, и то – если Уделье отнесется к ним с добротой. Если солнце с рассветом застанет их в землях Ублюдков, они погибнут, нашпигованные тренчальными стрелами, если его бывшие братья не решатся подойти ближе.

Самый короткий путь к границе удела лежал к северу, в сторону Умбровых гор, но он привел бы их к землям Рогов. Может быть, стоило отправиться туда? Просто отпустить Синицу у знакомых границ, и дело с концом? Будет трудно подобраться достаточно близко, чтобы эльфы не убили его раньше Серых ублюдков. Даже если он сумеет – оставят ли они Синицу в живых? Оставит ли она сама себя в живых, когда узнает о своем положении?

Были еще и другие копыта.

Ближе всех находился удел Сеятелей черепов, но от мысли о жизни в Борозде у Шакала по коже бегали мурашки. Если в Горниле ему часто бывало слишком тесно, то что говорить об этой подземной крепости. Сразу за Батайятом начинались владения Мараных орками, но они принимали только трикровных. Клыки наших отцов, на вкус Шакала, были слишком одержимы богами тяжаков, а с Дребезгами у него уже была вражда. Оставалось только три варианта – Казанное братство, Шквал бивней и Сыновья разрухи. Но никто из них не принял бы его с поклажей в виде Синицы. А если бы и приняли – сделали бы из нее шлюху. Ходила даже поговорка: «Увидеть эльфийку – редкость, но еще бо́льшая редкость – ее трахнуть». Нет, Шакалу нельзя идти в другие копыта до тех пор, пока он не придумает, что делать со своей спутницей.

Оставалось только одно место.

Страва.

Этот выбор был очевиден, но Шакалу не хотелось туда возвращаться после того, как он согласился на безумную сделку с Зирко. Его не ждали там раньше Предательской луны, если на то пошло. Тем не менее Страва была для них с Синицей лучшим прибежищем. Они уже были там вместе, и им помогли там. И без сомнения, их примут там снова. Зирко верил, что Шакал носил в своей руке одну из драгоценных полуросличьих реликвий, так неужели маленький жрец прогонит его после того, как полуорк присягнул на верность богу Белико и поклялся участвовать в каком-то безумном походе против орков? К тому же Зирко знал, что Синица носит в чреве полукровку, поэтому не было нужды ему лгать, и казалось совсем уж немыслимым, чтобы полурослики или уньяры захотели сделать эльфийку своей игрушкой. Из всех мест в Уделье там было безопаснее всего.

Шакал повернул в сторону запада.

Ехать было по меньшей мере четыре дня, но чтобы выбраться из земель Серых ублюдков, им достаточно было пересечь Алундру. Они как раз успевали сделать это до рассвета, но времени было в обрез.

Шакал припустил Очажка, хотя подгонять свина и не требовалось. В ночной поездке по пустошам для варвара не было ничего нового, и он только радовался свободе, возможности побегать, не обремененный знанием, что двери его дома теперь закрыты для него навсегда. Шакал сосредоточился на дороге и всматривался в темноту, в которой могли таиться враги. Ему было трудно свыкнуться со знакомым ритмом из-за запаха Синициных волос. Он то и дело возвращался мыслями к Блажке, ко всепоглощающей боли ее предательства, к ощущению ее кожи, ко вкусу ее тела.

На миг Шакал задумался, не потому ли она легла с ним, чтобы загладить свое предательство, но он знал, что дело не в этом. Он знал это еще когда только вошел в нее. То была последняя возможность для них обоих. Случившееся разрушило всю их дружбу, а вместе с ней – и любые препятствия. Не будучи ни друзьями, ни членами одного копыта, не озабоченные предстоящим возвышением Шакала до ранга вождя, они вполне могли стать любовниками. Блажка убедила копыто, что ей нравились женщины, и Шакал годами верил в это, несмотря на воспоминания юности, говорящие об обратном. Первые поцелуи, первые ласки – все такое неловкое и волнующее. Но все прекратилось, когда Блажка решила вступить в копыто. Шакал не возражал, он понимал ее. Он хотел, чтобы она вошла в их ряды, и понимал, что для этого она должна стать одной из них. К тому же хватало и других девиц, охочих и щедрых, а большего естеству юного Шакала и не требовалось. Спустя пару лет и несколько совместных посещений борделя Санчо поддерживать ложь о Блажкиных предпочтениях стало легко, а потом они вовсе превратились в правду.

В худший момент их жизни Блажка встала на сторону мошенника и получила то, чего хотела – чего, как она знала, хотели они оба. Последний шанс. Но каким бы мучительным это ни было, в какую бы ярость ни приводило, боль и гнев становились еще сильнее от того, что Шакал уже хотел ее снова.