Смертельный груз - Фридман У. Крофтс

Вечно твоя (хоть и с разбитым сердцем)

Эмми.

Бегло прочитав исполненное меланхолии письмо, Бернли сделал заключение, что Феликс на поверку оказался очень похож на многих других мужчин – не хуже и не лучше, – но при повторном прочтении до него дошла невероятная важность написанного. Не содержалось ли в нем объяснение мотива для убийства? А что, если письмо открывало для мадам Буарак те страницы прошлой жизни Феликса, которые оставались для нее закрытыми? Обдумывая варианты, Бернли постепенно проникался мыслью, что он пока очень смутно, но все же может представить себе картину случившегося. Феликс и мадам Буарак прибыли в «Сен-Мало», а потом, по стечению обстоятельств, из-за проявленной Феликсом недопустимой неосторожности, женщине попалось на глаза это письмо. Неизбежным следствием стала ссора. Что мог предпринять Феликс? Вероятно, сначала выхватить письмо из ее рук и поспешно сунуть в карман пиджака. С глаз долой. Затем попытаться успокоить рассерженную леди. Но, предположим, это ему не удалось. Ссора разгоралась все яростнее, сыпались взаимные упреки и оскорбления. В пароксизме озлобления и страсти он ухватил мадам Буарак за горло и сильными пальцами задушил. Когда же совершил убийство, был настолько ошеломлен, что напрочь забыл о существовании обличающего письма. Элементарная ошибка из тех, что так часто с головой выдают преступников.

И чем дольше инспектор размышлял над ней, тем вероятнее представлялась ему подобная версия. Но снова приходилось признать, что строилась она целиком на предположениях. Отсутствовали реальные доказательства происшедшего. Еще одна улика из серии: «Все это так, но все же…», которые вызывали сожаление инспектора еще во время путешествия в поезде. Но как бы то ни было, у следствия появлялась еще одна нить, и за нее следовало ухватиться. Необходимо разыскать девушку и выяснить, какого рода отношения связывали ее с Феликсом. Бернли уже предвидел, сколько усердной работы потребуется для решения такой задачи.

Затем он сложил письмо, сунул между страницами своего блокнота и возобновил обыск. Они проползли по полу во всех направлениях, чтобы каждый участок коврового покрытия в какой-то момент оказался подсвечен лучами солнца, но никаких отпечатков не обнаружили. Просмотрели с помощью линз ворсинки ковра, прощупали щели между сиденьями и спинками кожаных кресел и у их подлокотников. Результат все тот же. Но потом Бернли совершил второе открытие.

Между смежными кабинетом и столовой располагалась дополнительная дверь, которой явно уже давно не пользовались. Она была заперта, и даже ключа от нее в общей связке не нашлось. Со стороны кабинета дверь прикрывала тяжелая портьера из темно-зеленого плюша, а перед занавесом стояло обитое кожей небольшое кресло, чьи подлокотники образовывали со спинкой плавные полукруги. В стремлении не оставить ни кусочка ковра необследованным, Бернли отодвинул кресло в сторону.

И когда он уже был готов склониться и осмотреть освободившееся место, его внимание привлек какой-то блестящий предмет. Он пригляделся. Маленькая, слегка изогнутая золотая брошь в виде английской булавки, покрытой мелкими бриллиантами, зацепилась за ткань портьеры у самого шва. Причем острие не погрузилось в плюш глубоко, и булавка упала на пол, как только Бернли тронул занавес.

Он поднял ее.

– Слишком изящная вещица даже для такого кокетливого модника, как наш Феликс, – заметил Бернли, показывая находку Келвину.

А потом замер, пораженный мыслью, что держит сейчас в руках, по всей вероятности, гораздо более важную улику против Феликса, чем все предыдущие. Ведь действительно заколка могла принадлежать вовсе не ему. Уж очень элегантной выглядела она, чтобы служить, например, булавкой для мужского галстука. Что, если этот предмет принадлежал женщине? Но еще важнее представлялся другой вопрос: не была ли этой женщиной мадам Буарак? В таком случае дело можно считать практически раскрытым!

Опустившись в кресло, которое он занимал во время первой ночной беседы с Феликсом, Бернли стал всесторонне рассматривать новые возможности, позволив воображению нарисовать вероятную картину, каким образом булавка или брошка покойницы могла оказаться в том месте, где он нашел ее. И такая картина стала обретать все более реальные черты. Прежде всего нетрудно было представить, что дама в вечернем платье прикрепила эту булавку к своему наряду у плеча или использовала ее в качестве застежки. И если дама сидела в том кресле спиной к портьере, а некто ухватил ее за шею и с силой отклонил голову назад, то вероятно, что во время борьбы булавка под напором отстегнулась и упала, зацепившись за плюш.

Инспектор уже в который раз был вынужден признать, что основывается на предположениях и догадках. Но только теперь предположения подкреплял тот несомненный факт, что булавка изогнулась и расстегнулась при нажатии на нее. И чем дольше он размышлял над этим, тем более похожей на правду становилась его версия. Кроме того, теперь не составило бы труда подвергнуть любые предположения проверке. Перед ним возникли два вопроса, ответы на которые окончательно решат судьбу расследования.

Во-первых, если булавка принадлежала мадам Буарак, Сюзанна непременно узнает ее. Изящный пунктир из бриллиантов отличал ее от таких же предметов женского туалета. Девушка должна помнить, надевала ли мадам эту вещь в вечер званого ужина. Во-вторых, поскольку булавка отцепилась от платья под воздействием посторонней силы, на наряде не могло не остаться прорехи или хотя бы отметины после этого. Оба вопроса легко поддавались проверке, и он решил написать письмо в Париж с изложением сути дела этим же вечером.

Инспектор положил булавку в футляр, который постоянно носил для подобных целей в кармане, и продолжил осмотр кабинета. Какое-то время совершенно безрезультатно, а потом сделал очередное открытие, показавшееся ему еще более важным, чем находка булавки. Покончив с изучением внешнего вида мебели, он уже более часа провел за письменным столом Феликса, выдвигая ящик за ящиком, читая старые письма, проверяя листы на водяные знаки, а машинописные тексты на особенности шрифтов. Артистический темперамент хозяина имел свои недостатки. Ему, например, не хватало терпения, чтобы хранить бумаги и документы в относительном порядке и хоть как-то классифицировать их. Счета, квитанции, пригласительные билеты, записки, деловые письма – все это без всякой системы засовывалось Феликсом в первый попавшийся под руку ящик. Бернли внимательно просмотрел содержимое стола до последнего обрывка, но не нашел ничего примечательного. Ни на одном из листов бумаги не проявлялись на просвет те водяные знаки, какие были на письме для заказа скульптуры в фирме Дюпьера. Все отпечатанные на машинке письма не имели тех дефектов шрифта, которые бросались в глаза в послании к Феликсу от Ле Готье. Инспектор со вздохом подумал, что осталось пройтись всего лишь по нескольким полкам с книгами, и работу можно считать законченной, когда ему подвернулась третья ценная находка.

На столе лежала пачка листов промокательной бумаги, сложенных странным образом. По всей видимости, у Феликса вошло в привычку вкладывать только что написанное между двумя промокашками, чтобы высушить чернила. Не изменяя свойственной ему скрупулезности, Бернли тут же принес из ванной небольшое зеркало, с помощью которого изучил каждый листок по очереди. Дойдя до четвертого, он внезапно замер, а потом издал торжествующий возглас, поскольку зеркало четко отразило уже знакомые ему слова: