Прощай, генерал... Прости! - Фридрих Незнанский

«Ну надо же, наглецы! Это ж до какой степени не уважать охрану?! Чего они тут вообще о себе думают?» Мысли были мимолетные, но они и поставили Точку на дальнейших размышлениях Демидыча. Такие вещи прощать не следует, а учить надо на примерах ярких и доходчивых, чтоб потом другим неповадно было.

В какой-то миг он пожалел слегка, что под рукой не было хорошей кувалды, тогда вообще был бы показательный номер. Случается ведь, танк наедет на человека, да еще пробуксует маленько. Где голова, где ноги — одному Богу известно. Видал Демидыч такие неприятные эпизоды в прошлом. Ну нет у него под рукой ни танка, ни кувалды. Зато есть собственный кулак — ничуть не хуже иной кувалды. Только вот мараться как-то не хотелось. И тут рядом оказался стул, точнее, массивная табуретка с металлическими ножками, на которой Володя сидел обычно. Не на удобном стуле и уж никак не в кресле — они расслабляют волю и притупляют внимание. А когда ты словно воробей на жердочке, тут все в тебе сосредоточено и чувства обострены.

Демидыч выжидал.

Слабые огоньки контрольных лампочек на приборах, установленных за спинкой кровати, на которой лежала больная, конечно, являлись удобным ориентиром для стрелка. И Володя подумал, что совершил невольную ошибку, не прикрыв их хотя бы газетой. Впрочем, выяснить, как в отделении реанимации обычно стоят кровати, никакого труда не составит. А вычислить, где голова, где ноги, для профессионала и вовсе не проблема. Что ж, тем хуже для профессионала.

И еще одно соображение заставляло ожидать дальнейших событий. Стрелять через стекло тот, кто лез к окну, вряд ли станет. Он попытается открыть окно, зная, что любая охрана обычно должна находиться за дверью палаты, именно в «предбаннике», где в тишине, да еще среди ночи, очень тянет в сон. Дверь — на ключ и спи себе! Позиция же, выбранная Володей, была им неизвестна.

А вот что окна легко открываются, наверняка известно — днем приезжали, видели, что практически все створки были нараспашку. День солнечный, непривычно жаркий для Сибири. Ну лезь, лезь…

Наконец за окном показалась тень. Затем рука скользнула сквозь едва прикрытую форточку и стала шарить по переплету окна в поисках задвижки или шпингалета.

Человек стоял на подоконнике снаружи, согнувшись, что называется, в три погибели — окно-то невысокое, а мужик, видать, здоровый. Наконец одна створка сухо заскрипела и стала отворяться.

«Нет, — сказал себе Володя Демидов, — это не Ромео, явившийся навестить свою Джульетту. Поэтому извини, приятель…»

Он приподнялся, захватил рукой свою табуретку за ближайшую ножку и, резко выпрямляясь, врезал ею по согнутому силуэту, застывшему в оконном проеме и так и не успевшему спуститься на пол. Причем бил Володя в то место, где, судя по позе мужика, должна была оказаться в данный момент его голова.

Раздался какой-то странно чмокнувший звук, ну как если бы, к примеру, булыжник ухнул в болотную трясину, затянутую травой и ряской. Темный силуэт, закрывавший собой окно, словно бы взлетел и затем беззвучно исчез в темноте. И следом за ним с коротким треском и продолжительный звоном посыпавшихся стекол отправилась створка открытого окна, не подлежащая, как стало понятно уже утром, восстановлению. Проще другую навесить.

На некоторое время за окном, внизу, установилась мертвая, в прямом смысле, тишина. Потом послышался топот ног нескольких человек, донесся сдержанный мат, который оборвал крик сторожа от недалеких ворот: «Эй, кто там безобразит? Ща, бля, собаку спущу!» И снова воцарилась тишина.

А когда Демидыч, выбрав момент, выглянул из окна, внизу никого и ничего не было, кроме белевших в темноте, разбросанных деталей оконной рамы.

На всякий случай он принес из «предбанника» несколько газет, которые читал днем, и развесил их на темных ящиках приборов, следивших за состоянием больной. А затем придвинул к самому окну большую ширму, вообще перекрыв всякий обзор палаты снаружи.

Утром потрясенная Ангелина Петровна произвела личный осмотр места происшествия, приказала немедленно убрать весь мусор под окнами снаружи. Приглядевшись, — все ж таки боевой в прошлом доктор! — обнаружила следы крови на траве и велела посыпать это место песком, чтоб вообще никаких следов не осталось. А еще спустя час пришли больничный завхоз с плотником и навесили новую, уже застекленную раму.

Но том все больничные события и закончились. О происшествии никому докладывать не стали, поскольку жертвы под руками не оказалось. А вот Ангелина Петровна оценила действия Демидова по достоинству и даже, в порядке исключения или поощрения, предложила ему свои папиросы. Но он не курил, а она забыла об этом.

Позже Сева выслушал сообщение медлительно-спокойного Володи Демидова, тот добавил, что совсем не хочет спать, и поэтому Головач (прозвище Севы в агентстве) может поступать в соответствии со своими задачами. Лишних вопросов Демидыч тоже не задавал, полагая, что раз Голованов занят конкретным делом, никаких проколов на его участке не предвидится. А если понадобится, так он сам и расскажет…

Александр Борисович пришел в себя, вернее, очнулся в каком-то грязном помещении, напоминающем бомжатник. Для полного сходства не хватало лишь кучи мятых газет вместо ложа и груды пустых пластиковых бутылок в углу. Ну, может, еще закопченной плошки для варки «чернухи» и раздавленных, использованных шприцев.

Во рту было мерзко и сухо, будто с жуткого перепоя, причем вместе с прокисшим, рвотным ощущением сивухи в организме определенно присутствовал также отвратительный дух непонятного вещества, скорее всего, медицинского происхождения, типа хлороформа, чем обычно пахнут все морги.

«Неужели дошло до этого? — мелькнула шальная мысль. — Но где тогда кафельная чистота? Нет, чушь собачья…»

Осознав, что он лежит на боку, неловко, до тупой боли в шее, изогнув упершуюся в стену голову, Турецкий попытался перевернуться на другой бок, что не без труда удалось сделать. И тут наконец он понял, что валяется на полу, а помещение, в котором он в настоящий момент обретается, ныне устами народных масс именуется «обезьянником». То есть это своеобразный милицейский загон, куда свозят всякую задержанную на улицах шантрапу — хулиганов, алкашей, проституток, наркоманов, мелкое ворье и так далее, до утра, до смены, когда явится новый дежурный и, основываясь на протоколах, составленных бдительными ночными патрульными, начнет разборку — кого куда девать. Ну что ж, компания была бы подходящей для «генерала от юстиции», если бы здесь в данный момент находился еще кто-нибудь. Но Александр Борисович «возлежал» на немытом, вонючем бетонном полу в гордом одиночестве.

Он снова напрягся и сел, опираясь спиной о стену. Голова, конечно, болела, но тем не менее постепенно начинала соображать. Итак, он задержан. Железная решетка от потолка до пола и длинная, единственная в этом узком помещении лавка вдоль стены убедили его в том, что он находится действительно в «обезьяннике». Как он здесь оказался, Александр Борисович не помнил. Да это теперь и ни к чему. Последнее воспоминание «нарисовало», словно чьим-то посторонним взглядом, такую картинку: двое ментов с автоматами грубо «укладывают» его физиономией на капот автомобиля. Затем мгновенная тяжелая боль в затылке и — пустота.