Натюрморт с дятлом - Том Роббинс

От свадебного торта, чьи снежные слоистые недра когда-то казались неисчерпаемыми, как природные ресурсы Земли, остались лишь крошки – крошки да сломанное сахарное крылышко херувима.

В довершение всех несчастий во всех лампах, кроме одной, закончилось масло. Бернард и Ли-Шери позволяли себе зажечь свет лишь на один-два часа в день, а остальное время проводили в кромешной темноте.

Прошел месяц – хоть они и не могли этого подсчитать, – и положение постепенно стало на них сказываться. Они редко говорили о смерти, но она стояла в их глазах, когда они смотрели на неровное пламя светильника и тающий запас еды и питья.

Они не знали, почему за ними никто не пришел. Сквозь толстые гранитные стены они не слышали голосов рабочих, которые суетились вокруг пирамиды с пульверизаторами. Абен Физель приказал выкрасить ее в черный цвет. Отныне входить в пирамиду запрещалось. Физель замуровал дверь и объявил пирамиду вечным памятником своей возлюбленной.

Однажды Ли-Шери не выдержала и сказала:

– Если через много-много лет нас здесь обнаружат, мы будем выглядеть точно так же, как сейчас. Благодаря энергии пирамиды наши трупы идеально сохранятся.

– Чудно, – кивнул Бернард. – Моя красота заслуживает вечности. Я хочу, чтобы у потомков была возможность взглянуть на мои зубы.

– Какая ирония, правда? Все начинается и заканчивается пирамидами. Я имею в виду, что мы не попали бы в эту ловушку, если бы не пачка «Кэмела» и, конечно, твоя безумная история о Рыжебородых с Аргона. Думаю, она не просто связана с нами через пачку сигарет. Она связана с нашими рыжими шевелюрами.

– Которые, слава Богу, прекрасно сохранятся.

– Да, конечно. Действительно, какая ирония. Я хотела разгадать тайну пирамид, и вот я заперта внутри одной из них, может быть, даже умру здесь и все равно так же далека от ответа, как и прежде.

– То есть это все, что тебе было нужно, – выяснить предназначение пирамид?

– На что это ты намекаешь – все, что мне было нужно? Это очень много. Подозреваю, ты знаешь, зачем нужны пирамиды.

– Знаю, – подтвердил Бернард.

Ли-Шери не очень-то ему поверила.

– Не будешь ли ты так любезен просветить меня? Как тебе удалось разгадать загадку, над которой билось столько людей?

– Очень просто. Все дело в том, что другие – в том числе и ты – неправильно смотрели на пирамиды.

– Неправильно смотрели?

– Ну да. Ты смотришь на пирамиду как на законченный продукт, самостоятельный предмет. Но пирамида – лишь часть предмета, причем нижняя. Пирамиды – лишь пьедесталы, детка. Пирамида – не более чем постамент для других объектов.

– Ты говоришь серьезно?

– Абсолютно.

– О Господи, Бернард. И что же стояло на пирамидах?

– Души. Такие же, как твоя и моя. Мы стоим на пирамидах и сейчас. Пирамида – это низ, а мы – верх. Мы – верхушки пирамид. Мы – это все те, кто достаточно храбр, безумен и влюблен. Пирамиды строились в качестве постаментов, на которых истинно живые и истинно влюбленные могут стоять и лаять на луну. И я верю, что наши души – твоя и моя – будут стоять на вершине пирамид вечно.

Принцесса в темноте нашла Бернарда и крепко сжала его в объятиях, пока шкипер веснушек снова не приказал спускать на воду спасательные шлюпки (веснушки на спасательных шлюпках?). Бернард в ответ тоже обнял Ли-Шери, их губы соприкоснулись, удивив обоих количеством жаркой слюны. Вскоре на лицах перестало хватать места для поцелуев, и их губы стали блуждать по давно не мытым телам. Со звучным «хлюп» он скользнул в нее, и, несмотря на слабость, они больше часа нежно и с наслаждением занимались любовью. Потом он заснул на каменном полу, накрывшись скатертью. Когда он начал тоненько похрапывать, она потихоньку встала и приготовила динамит.

«Рыбак рыбака видит издалека, – подумала принцесса. – Теперь бомбы взрываю я. – Она связала запальные шнуры (между прочим, нелегкое дело в темноте) и прислонила динамитные шашки к двери. – Я стала Дятлом».

Ли-Шери чиркнула последней спичкой и поднесла ее к связке. Когда фитиль начал плеваться искрами, она бросила коробок и, ощупью пробираясь вдоль стен, быстро вернулась к Бернарду. Она перевернула стол, на котором раньше стояло шампанское и свадебный торт; соорудила из него хлипкую баррикаду, прикрывающую спящего Дятла. Перешагнув через стол, принцесса легла на Бернарда. Он спал на спине. Ли-Шери изо всех сил притиснулась нагим, покрывшимся гусиной кожей телом к Бернарду, чтобы защитить его. Лицом она прижалась к его лицу, а руками накрыла голову любимого.

Сперва Бернард подумал, что у принцессы на уме опять секс, и, блаженно улыбаясь во сне, что-то протестующе пробормотал. Когда же усиливающееся давление встревожило его, он попытался высвободить голову.

– Ли-Шери, я не могу дышать, – глухо взмолился он.

Она прижалась к нему еще крепче.

– Ты лучше меня подготовлен к этой жизни. Я все время стараюсь изменить мир. Ты знаешь, как в нем жить.

Бернард окончательно проснулся. Принюхался, потом услышал треск горящего фитиля и понял, что она задумала. Он собирался сделать то же самое, однако предпочел оставить себе еще один день, еще один шанс заняться с ней любовью. Она опередила его! Она решила пожертвовать собой ради него. Принцесса в роли героя.

– Я нашла способ удержать любовь, – сказала она. Бернард попробовал перекатиться через нее, чтобы лечь сверху, но она сжала его бедра ногами, и он не смог перебороть ее.

Накачиваясь адреналином быстрее, чем любая установка Физеля качала из земли нефть, он собрал все оставшиеся силы и, напрягая мышцы, разрывая сухожилия, скрипя зубами так, что во все стороны летели искры, стал подниматься на ноги. Он уже наполовину встал, когда Ли-Шери, повисшая на нем, как пиявка, просунула руку ему между ног и схватила за яйца. Она стиснула их с такой силой, что Бернард чуть не лишился сознания. Боль ворвалась в парадную дверь, а силы улизнули через черный ход. Принцесса и Дятел неуклюже повалились на землю. Падая, они видели галактики и плюшевых медведей, со свистом проносящихся мимо, лягушек, скачущих со звезды на звезду, луну, танцующую фанданго, видели Макса и Дуда, Тилли и Кэтлин, Абена и Ральфа Надера, безумное сплетение ежевики, плотные золотистые луковицы и поющие горные вершины Мю.

Больно ударившись, они приземлились на пачку «Кэмела».

– Ням, – решительно проговорила она ему в бороду.

А потом взорвалась бомба.

Луна ничего не может с этим поделать. Луна – всего лишь объект и вовсе не нарочно устраивает приливы – и в океанских бухтах, и в женском чреве, и в чернильнице поэта, и в мозгу буйнопомешанного.

«Это лишь бумажная луна над волнами картонного моря…» Луна не виновата, если лучшие игрушки сделаны из картона, а лучшие метафоры – из сыра.