Стремянка в небо - Татьяна Трунова

Тащиться на кухню, чтобы покурить под бдительными взглядами охраны, ужасно не хотелось.

– Дед Марат, я здесь покурю, а? – робко обратился в пространство Петя. – Я в щелочку, аккуратненько. Сквознячком и вытянет, а?

Ответа он не получил и решил считать это за разрешение, тем более, насколько парень помнил, дед Марат сам смолил такие вонючие папиросы, что Петина «Золотая Ява» по сравнению с ними выглядела просто благовонием.

Первая затяжка была вкусна и ароматна. Вторую парень сделать не успел: тихое шипение послышалось в воздухе, и пока он вертел головой, пытаясь выяснить, откуда появился звук, изо всех щелей в комнате полезли гадюки. Черные твари, хотя среди них изредка встречались и пестрые экземпляры, медленно ползли по направлению к парню. Голова еще решала, не глюк ли это, а тело приняло правильное решение, совершив мгновенное перемещение от окна на тумбочку рядом с телевизором. Места там было всего ничего, но Пете хватило.

– Я, конечно, неправ, закурив в комнате, но так-то зачем? – ошарашенно произнес он и, отходя от вызванного появлением гадов шока, заорал: – Спасите!!!

В ответ – тишина. Ни грохота шагов, ни мата, с которым бы должна бежать к нему охрана.

«Не слышат?» – мелькнула шальная мысль.

«Вряд ли, – сообщило подсознание. – Не может так быть».

Змеи шипели. Чешуйчатые тела масляно блестели в свете трехрожковой люстры, языки трепетали. Они свивались кольцами, развивались, но самое главное – их становилось все больше и больше. Откуда, непонятно. Шлеп. На спину упало что-то упругое и извивающееся. Петя инстинктивно дернулся – очередная тварь присоединилась к сонму своих товарок внизу. Шлеп. Шлеп. Он увернулся оба раза.

– Дед Марат! – жалобно позвал Петя, ни на что не надеясь. – Помоги!

Подул легкий ветерок. Ветерок? Какое, вихрь! Дунуло, загудело, помело зимней поземкой, словно совком сметая тварей в одну кучу. Что интересно, для змей вихрь стал бедствием, мотало их – мама не горюй, а Петя воспринимал его скорее визуально, чем на собственной шкуре. Так, приятно обдувало холодком, не более того. И то ли показалось парню, то ли на самом деле было, но мелькнуло в вихре старческое лицо с бритым подбородком и поределым седым чубом над морщинистым лбом.

– Дед Марат?

Раскатистый вой стал ему ответом. Дом вздрогнул от крыши до основания. Петя поежился – столько тоски слышалось в этом вое. На память пришли слова Антона Павловича о том, что превращение старика в хранителя дома замешано на ярости и обиде. И мысленно он согласился, что ни к чему хорошему это не приведет.

– Я тебе свечку за упокой поставлю, – пообещал парень.

Обещание обещанием, но положение становилось критическим. Вихрь, организованный дедом Маратом, постоянным не был. Время от времени он затихал, словно старик набирал в грудь воздуха, и тогда змеи с новым остервенением начинали лезть вперед. Петя отчаянно завертел головой, ища пути отхода, но тщетно – куда ни падал взгляд, везде виднелись чешуйчатые тела. Спокойствие пришло вдруг. Отстраненно, как будто и не по его тело наводнили комнату гадюки, Петя принялся наблюдать за происходящим. Внутри него появилась точка непонятного ощущения. Он не мог его опознать. Боль? Нет. Страх? Тоже нет. Волнение? Ни в коем разе. Точка росла, росла, пока не заполонила тело, превратившись в слепящую судорогу, полностью погасившую сознание. Парень уже не видел, как в комнату с матом врывается долгожданная охрана, рассредоточивается по помещению и начинает нелепо заглядывать в углы и под кровать. Если бы он был там, он, наверное, даже бы засмеялся.

На этот раз пробуждение вышло комфортным. Лежал Петя на мягком мху, над головой в голубизне неба плыли тяжелые каравеллы облаков, а теплый ветерок полнился по-весеннему радостными трелями птиц. В теле играла упругая сила – хотелось вскочить и бежать далеко-далеко или просто улыбаться небу. Петя так и поступил. То есть он лежал и улыбался. События последних дней, в которых он плыл без руля и ветрил, пытались пробиться в его сознание, но он от них отмахнулся. Они принадлежали вчерашнему дню, а сам Петя – принадлежал к дню сегодняшнему, где нужно и можно поступать по-другому. События и факты никуда не делись, но теперь Петя властвовал над ними, а не наоборот. Если бы сейчас он занялся самоанализом, то сильно бы удивился, насколько изменилось его восприятие себя и окружающей действительности. Да и сама окружающая действительность изменилась. «Петя – справный хозяин», «Петя – патриот своей деревни» и «Петя – Избранный» перестали быть ипостасями, линейно сменявшими друг друга во времени и переливавшимися одно в другое. Петя стал чем-то большим, чем все они, и чем-то больше, чем просто «Петя – человек Земли» со всеми его страстями, желаниями и устремлениями. Изменилось не только восприятие, Петя вдруг понял, что его мысли обрели плотность и осязаемость. Он смотрел на камень и становился этим камнем, переводил взгляд на небо и сам становился голубой бесконечностью. Непривычно. И здорово. Щеки вдруг коснулось теплое ощущение. Кто-то совсем рядом блаженно плавился в солнечном свете. Маленькое существо с коротенькими мысле-эмоциями, даже не мыслями, а, скорее, цветными росчерками вместо них. Петя скосил глаза и увидел лютик. Цветок тянулся ввысь, в его лепестках дробились золотые блики, да так, что глазам было больно. Улыбка земли солнцу – пришло сравнение. Парень тоже улыбнулся и оказался под энергетическим душем, точно таким же, какой получал лютик из солнечного света. Стало хорошо, блаженно, захотелось расправить лепестки и хлебнуть теплой влаги из земли.

– Тьфу ты, черт!

Парень мягко вскочил на ноги, огляделся. Находился он на небольшом островке, со всех сторон окруженном топями, зыбучими и бездонными даже на взгляд горожанина, если бы тот каким-то образом здесь оказался. Над топями нависало серое осеннее небо, а вот над островком небо было пронзительно синее. По нему плыли уже виденные Петей облака-каравеллы. Достигнув границы серой осенней пелены, они величаво уплывали куда-то поверх нее. Прямо над островком ярко сияло солнце.

Новый Петя не удивлялся. Не то чтобы удивление было ему уже не свойственно, просто картина являлась для него привычной. Он откуда-то знал, что все должно быть так и никак иначе, что чудной островок, так же как и все остальное на Земле, подчиняется законам физики – просто кто-то могучий поиграл с пространством и временем, создав сам островок и царившее на нем вечное лето. Он, если поднапряжется, может сделать то же самое. Только ему сейчас не надо.

Островок охраняли четыре идола со скрещенными на груди руками. Они мрачно смотрели на не менее мрачные топи, как будто готовились отражать нападение сразу с четырех сторон света. Удивительно, марево золотистых бликов, которым одевало их тела яркое солнце, делало исходившую от истуканов угрозу еще весомее.

Петя прищурился, вглядываясь в ближайшего истукана. Вроде человек… Но виделось в нем что-то неуловимо змеиное, возможно, широко расставленные рубиновые глаза, плоский нос или чешуйчатая поверхность истуканова тела, изображавшая нечто вроде одежды. Она-то, кстати, и пускала яркие солнечные зайчики.