Трон и плаха леди Джейн - Элисон Уэйр

Ньюхолл, Эссекс, осень 1550 года.

Ньюхолл грандиозен! Это гигантский дворец в перпендикулярном стиле с фасадом длиной в пять сотен футов, красивыми оконными нишами и просторными дворами. Он принадлежал моему внучатому дяде Генриху Восьмому, который потратил на его перестройку огромные, по словам батюшки, деньги. Это при Генрихе установили красочный королевский герб над входными дверями. Благодаря щедрости короля, дворец может похвастаться и роскошными королевскими апартаментами, прекрасной длинной галереей и теннисным кортом.

Я против воли восхищаюсь великолепием, среди которого живет леди Мария, пусть мне известно, что она одна из возможных наследниц престола и богатейшая женщина в королевстве. Вместе с тем меня неприятно поражают все эти слишком явные проявления ее папистских взглядов, которые портят красоту здания. У нее даже статуи святых в часовне, что должно оскорблять любого доброго протестанта, не говоря уже об оскорблении закона. И оттого я с облегчением слышу, как мои родители, вежливо, но твердо отказываются идти к мессе, потому что это значит, что я должна следовать их примеру. Тем не менее я не хочу обижать мою добрую хозяйку и остаюсь под предлогом болезни.

— Она безнаказанно попирает закон, — замечает матушка батюшке.

Почти все домашние собрались в часовне на вечернюю службу, а мы проводим вечер в отведенных нам покоях. Кэтрин и Мэри уже отправили спать, а меня пока нет.

— Я не понимаю, почему Тайный совет закрывает на это глаза, — говорит милорд, осушая свой кубок.

— Король вынужден проявлять осторожность, — указывает матушка. — Он знает, что вызовет гнев императора, если предпримет какие-либо шаги против сестры.

— Но он пытается на нее давить, — замечает батюшка.

— Но этого мало. Она ведь его подданная, как и все мы. Эти ее мессы совершенно возмутительны.

— Я боюсь за леди Марию, — говорю я.

— И правильно делаешь, что боишься, — поддерживает батюшка. — Она навлекает на себя большую беду.

— Я не об том. Мне страшно за ее душу. Она пребывает в заблуждении, но, кажется, этого не понимает. И вводит в заблуждение души служащих своего дома. Как бы мне хотелось, чтобы она наконец пришла к осознанию правды.

— Она всегда была упряма, как и ее мать, — замечает миледи.

— Необходимо указать ей на ее ошибки, — настаиваю я.

— Многие пытались сделать это, — сухо говорит батюшка. — Даже угрозы ей нипочем. А раз так, пусть отправляется в ад. Она сама виновата.

Я поражена его легкомыслием.

— Кто-то из милосердия должен указать ей путь, — настаиваю я.

— Уж не считаешь ли ты, что тебе удастся сделать то, что не удалось другим? — спрашивает матушка, мрачно усмехаясь.

— Если ради спасения ее души, то да, я бы могла попытаться.

— Ты? Чтобы тринадцатилетняя девочка читала наставления принцессе тридцати четырех лет, ни больше ни меньше? Что за глупости! Так она тебя и послушала! Она бы восприняла это как великую дерзость.

— Не вмешивайся, Джейн, — велит батюшка. — Ты хочешь ей добра, но может настать день, когда нам понадобится расположение леди Марии, так что не надо ее сейчас против нас настраивать.

— Хорошо, сир, — отвечаю я, но сердце мое горит желанием указать леди Марии путь к свету.

На следующий день я прохожу вслед за леди Анной Уортон, одной из фрейлин леди Марии, через пустую церковь по пути к королевским покоям. Я в изумлении гляжу, как леди Анна останавливается и склоняется перед алтарем, на котором лежит то, что католики называют Святыми Дарами: хлеб и вино, использовавшиеся во время мессы.

— Зачем вы кланяетесь? — удивляюсь я. — Разве леди Мария в церкви?

Я оглядываюсь, боясь, что не проявила должного почтения к принцессе.

Нахмурившись, леди Анна отвечает:

— Нет, сударыня, ее здесь нет. Я склоняюсь перед Тем, кто создал всех нас.

Я ужасаюсь столь губительному невежеству этой несчастной последовательницы папизма.

— Зачем? — спрашиваю я. — Как мог создать нас всех тот, кого создал пекарь?

Леди Анна в свою очередь ужасается:

— Миледи Джейн! Это богохульство — так отзываться о Святом Духе! Это оскорбление!

— У меня и в мыслях не было вас оскорбить, миледи, — возражаю я. — Но я не верю, что во время мессы происходит чудо. Хлеб и вино остаются тем, что они есть, и только когда священник благословляет их, они становятся символами жертвы Господа нашего.

— Да пощадит вас Господь за вашу ересь!

И с этим восклицанием она выгоняет меня из церкви, как будто я оскверняю ее самим своим присутствием.

Леди Мария не у себя в покоях. Позже я встречаю ее в садах, где она, закутавшись в отороченный мехом бархатный плащ, выгуливает своих собачек. Ее фрейлины плетутся позади.

— Миледи Джейн, — говорит она, протягивая мне руку. Она держится заметно холоднее, чем во время прошлой нашей встречи. Выражая ей свое почтение, я догадываюсь, что леди Анна наверняка успела передать ей мои слова, сказанные в церкви. — Надеюсь, вы уже выздоровели, — продолжает леди Мария ледяным тоном.

— Я выздоровела, ваше высочество. И надеюсь вскоре возобновить занятия.

— Вы очень хорошо образованны, дитя мое, — замечает она. — Но ваше образование не идет вам во благо. И те, кто вас обучает, за многое должны ответить. Помните, пагубна не только нехватка знаний, но и нехватка скромности.

Мне хотелось бы высказать ей все, что я думаю, но я не осмеливаюсь, помня батюшкин наказ. И я смиренно склоняю голову:

— Я покорная кузина вашего высочества.

Но сказанного не вернешь, и до нашего отъезда отношения остаются натянутыми. Да, я повела себя непростительно грубо. Даже если правда была на моей стороне, то следовало придержать язык. Не знаю, что за демон владеет мною в последнее время. Никогда ранее я не отстаивала свое мнение с такой страстью, но теперь мои чувства многократно обострились и я сама себя не узнаю! Миссис Эллен говорит, что это связано с моим возрастом и что я должна научиться умерять свой пыл и держать язык за зубами.

— Не забывай, что в споре всегда две стороны, — поучает она.

— Но если дело касается веры, то только одна, — упорствую я. — Есть только один путь к Богу, и я в этом уверена.

Брэдгейт-холл, август 1551 года.

Снова нагрянула пагуба, известная под названием «потница», что случается чуть ли не каждое лето. В Лондоне люди умирают на смердящих улицах. Состоятельные подданные короля спешат укрыться в загородных поместьях, дабы избежать заражения. И мы уехали в Брэдгейт, где мои родители проводят длинные летние дни на охоте и в развлечениях. У нас гостит мачеха миледи — Екатерина Уиллоуби, герцогиня Суффолкская.