Пятый угол - Йоханнес Марио Зиммель

— Ну и прекрасно, — сказал Томас.

Он взглянул на отощавшего Симеона с его дырявой обувью и задрипанным костюмом. Взглянул на Кусто с его тощим табачным кисетом, экономно посасывавшего свою обглоданную трубку. Посмотрел на свой чемоданчик. И тут наш друг поддался чувствам, показавшим, что он все еще не научился жить по бессердечным правилам бессердечного мира, в который ввергла его жестокая судьба…

Когда Томас Ливен полчаса спустя покинул дом на бульваре Кордери, он увидел, как от стенной ниши отделилась тень и нырнула за ним в моросящую темень. Томас повернул за угол и резко остановился. Преследователь мгновенно налетел на него.

— О, пардон, — вежливо произнес он, приподняв старую засаленную шляпу. Томас узнал его. Это был один из людей Шанталь. Пробормотав что-то неразборчивое, он зашаркал прочь.

В своей квартире на улице Кавалера Роз черноволосая возлюбленная с кошачьими чертами и повадками набросилась на своего друга с бурными объятиями и поцелуями. Ради него она особенно старательно почистила перышки. Горели свечи, в ведерке со льдом стояло шампанское.

— Наконец-то, дорогой! Я так скучала по тебе!

— Я еще заходил…

— К своему полковнику, знаю, Бастиан мне рассказал.

— А где же Бастиан?

— Его мать неожиданно заболела, ему пришлось поехать к ней, завтра вернется.

— Завтра, ага, — сказал Томас простодушно, открывая небольшой чемоданчик, еще достаточно заполненный, но не так плотно, как вначале, когда его наполнял Бержье. Шанталь радостно присвистнула сквозь зубы.

— Не свисти преждевременно, дорогая, — сказал он. — Не хватает полмиллиона.

— Что?

— Да. Я подарил его Кусто и Симеону. Они на нуле. К чертям. Мне стало их жалко, понимаешь… Давай скажем, что эти полмиллиона составили мою долю. Осталось тоже немало — два миллиона и двадцать тысяч франков для тебя и твоих ребят…

Шанталь чмокнула его в кончик носа. Его приступ человеколюбия она перенесла с подозрительной легкостью:

— Мой джентльмен! Какая ты прелесть… Но ты теперь остался совсем без навара!

— У меня есть ты, — сказал он дружелюбно и без перехода продолжил: — Шанталь, почему ты устроила за мной слежку?

— Слежку? Я? За тобой? — она широко распахнула свои кошачьи глаза. — Дорогой, что за чушь?

— Один из твоих людей прямо налетел на меня.

— О, наверняка это просто случайность… Бог мой, почему ты такой недоверчивый? Что мне еще сделать, чтобы ты наконец поверил, что я люблю тебя?

— Хоть раз сказать правду, бестия. Но я знаю, что с моей стороны это просто наглость — требовать невозможного…

Когда 7 декабря 1940 года парижский экспресс въехал точно по расписанию в 15.30 на третий путь вокзала Сен-Чарльз, мужчина лет тридцати семи с узким лицом, резкими чертами, холодными акульими глазами и пепельными жидкими волосами, уже выглядывал из полуопущенного окна купе первого класса. Поль де Лессеп высматривал на перроне своего друга. Увидев кругленького, броско одетого адвоката Бержье, стоявшего возле небольшого чемоданчика, он поднял руку.

Жак Бержье тоже поднял руку.

Поезд остановился. Бержье заспешил к вагону. Дальше события стали развиваться стремительно. Прежде чем успел сойти хотя бы один пассажир, к вагону из толпы с двух сторон приблизилось тридцать полицейских в штатском и подняли длинные канаты, лежавшие по обеим сторонам рельсов. Теперь уже без разрешения агентов нельзя было открыть ни одну дверь в поезде.

Комиссар уголовной полиции обратился к Бержье и арестовал белого как мел адвоката по настоятельному подозрению в контрабанде золота и валюты. Чемоданчик с семью золотыми слитками Бержье все еще держал в руке.

А тем временем два других агента ворвались в вагон с двух сторон и арестовали Поля де Лессепа в его купе.

В это же время трое служащих, одетых в полагающуюся им зеленую ливрею, шагали по коридору пятого этажа отеля «Бристоль». Два из них были похожи на членов банды Шанталь Тесье, третий — на Томаса Ливена. Форменная одежда сидела на них мешковато.

Служащий, похожий на Томаса Ливена, без труда открыл дверь нужного апартамента. С проворством, редким среди обслуги их ранга, господа вытащили три громадных кофра из спальни апартамента, дотащили их до лифта, предназначенного для персонала, спустились со своим грузом во двор, уложили взятое в багажник грузового автомобиля прачечной «Соломон» и без помех уехали. Конечно же, не в упомянутую прачечную, а к дому на улице Кавалера Роз…

Час спустя сияющий от радости Томас Ливен, на этот раз в своей обычной одежде, входил в квартиру Жака Кусто на бульваре Кордери. Кусто и Симеон ожидали его. Из папки милейшего господина Бержье Томас извлек те самые списки с подлинными именами и адресами доносчиков, коллаборационистов и душепродавцев. С видом триумфатора он потряс ими. Как ни странно, но Кусто и Симеон даже не шелохнулись. Томас обеспокоенно спросил:

— Что случилось? Вы захватили обоих?

Кусто кивнул:

— Они в полиции.

— А семь слитков?

— Тоже у нас.

— Тогда в чем дело?

— Но кроме этого, мы ни-че-го больше не имеем, мсье Юнебель, — медленно произнес Кусто. Он не сводил теперь взгляда с Томаса. И полковник Симеон как-то изучающее глядел на него.

— Что значит «больше ничего»? У де Лессепа при себе должно было быть целое состояние в золоте, валюте и прочих ценностях!

— Казалось, информация достоверная, не правда ли? — Кусто покусывал нижнюю губу.

— И у него ничего при себе не оказалось?

— Ни грамма золота, мсье Юнебель. Ни единого доллара, никаких драгоценностей. Странно, не правда ли?

— Но… но… он их спрятал! В вагоне или где-нибудь в поезде. Он мог быть в сговоре с железнодорожниками. Вы должны обыскать весь поезд! Всех пассажиров!

— Мы это сделали. Мы даже велели высыпать весь уголь из тендера. Пусто!

— Где сейчас поезд?

— Поехал дальше, не могли же мы задерживать его бесконечно.

Симеон и Кусто заметили, что Томас вдруг начал злобно посмеиваться, его голова раскачивалась, губы беззвучно шевелились. Если бы Симеон и Кусто умели читать по губам, то они поняли бы, что срывалось с его губ вместе с дыханием: «Ах, окаянная стерва!»

Симеон этого не понял. Он распрямился, расправил грудь и спросил — мрачно, иронично и угрожающе:

— Ну, Ливен, возможно, хоть какое-то предположение, где может находиться золото, у вас есть?

— Да, — медленно ответил Томас, — кое-какое предположение у меня есть.

Жгучий гнев переполнял Томаса Ливена, когда он 7 декабря 1940 года в сумерках, стиснув зубы, клонясь вперед и пробиваясь сквозь шквальный северо-восточный ветер, повернул на улицу Паради.