Жена штандартенфюрера - Элли Мидвуд

Они были одними из первых внедрённых американской разведкой агентов, работающих в Берлине, которые ни разу себя не скомпрометировали. Расчётливые, методичные и продумывающие каждый свой следующий манёвр на двадцать шагов вперёд, крайне осторожные в каждой операции и подозрительные по отношению к каждому новому связному, эта пара не вызывала у меня ничего, кроме восхищения. Казалось, они всегда знали, что делать и на всё имели ответ. Да и чему я удивлялась: если бы я работала на разведку почти пятнадцать лет как Ингрид или двадцать как её «муж», я бы тоже всё наперёд знала. Однако на этот раз даже они только разводили руками.

— Не принимай это близко к сердцу, Аннализа, — спокойно проговорила Ингрид. — У них свои протоколы, которым они должны следовать. Я, по правде сказать, прекрасно понимаю, почему им так трудно поверить в то, что одна единственная немка думает, что услышала.

— Они обсуждали убийство девятисот человек, Ингрид! Девятисот!

— А ты сама-то видела их тела?

— Да причём тут тела?! Я была в том подвале, я видела всё своими глазами! Я чувствовала газ в воздухе, он так и не выветрился после того, как они задушили им всех этих людей, какие ещё доказательства им нужны?!

— Может, ты не так их поняла. Даже для меня это звучит чересчур, чтобы СС начали массами душить газом евреев, а особенно военнопленных, что идёт вразрез с женевской конвенцией о правилах ведения войны. А я живу здесь и вижу, что они делают день за днём. Попробуй поставить себя на место наших агентов в США; разве ты не видишь, почему они не считают подобные сведения достоверными?

— Ингрид, ты была в Аушвице? — я скрестила руки на груди, глядя ей прямо в глаза. Она молчала. — Нет. А я была. Я знаю, что я видела и слышала. Это новая директива о решений проблемы мирового еврейства, как они её называют, которую приказал разработать сам фюрер, над чем они сейчас и трудятся с таким усердием. Они хотят истребить всё еврейское население Европы. Как такое можно «не так понять?»

— Аннализа — умная девушка, Ингрид. — Мой муж встал на мою сторону, как он всегда это делал. — Она никогда не стала бы преувеличивать факты. Если она утверждает что-то, то я более чем уверен, что она знает, о чем говорит.

— Я понимаю. — Ингрид вздохнула. — Но наши руки всё равно связаны в данной ситуации. Всё, что мы могли сделать, так это передать информацию на другую сторону, а там уж их дело, принимать её или отвергнуть. Они решили её отвергнуть, так что… Всё, что нам остаётся, так это оставить пока эту тему и работать дальше над тем, что нам поручают.

— И пусть и дальше убивают тысячи людей ежедневно, — заключила я.

— Они убивают тысячи людей в Британии ежедневно своими бомбардировками, — парировала Ингрид. — И поверь мне, это волнует союзников куда больше, чем то, что СС делает здесь, в Германии, со своими собственными людьми.

Я опустилась на маленькую софу рядом с окном и стиснула виски руками. Я чувствовала себя уставшей и совершенно беспомощной. Генрих сел рядом и погладил мне спину, как молчаливый знак поддержки.

— Аннализа, поверь, я знаю, как это неприятно. — Глубокий голос Рудольфа всегда оказывал на меня успокаивающий эффект. Я часто ловила себя на мысли, что из него вышел бы куда лучший пастор или врач, чем банкир. — Я много раз оказывался в подобной ситуации, когда принимающая сторона решает не принимать на веру твои слова. К сожалению, тут уж ничего не поделаешь. А в будущем, если тебе удастся заполучить какие-то доказательства твоим словам — может, копии приказов, записи прослушки, да что бы то ни было — они снова откроют те записи и вполне возможно пересмотрят свою позицию. А пока давай сосредоточим своё внимание на других вещах, договорились?

Я неохотно, но всё же кивнула.

— Вот и хорошо. А теперь давайте каждый озвучим свои предложения: как нам перевербовать того поляка, что копирует карты для своих в офисе военной разведки, и не скомпрометировать себя при этом?

* * *

Я снова оглядела медицинский кабинет для осмотра и нашла его стерильную обстановку более или менее успокаивающей. В течение последних пары недель у меня развилась навязчивая параноидальная идея, что после того, как я надышалась остаточными парами от «Циклона Б», я каким-то образом всё же отравилась и теперь медленно умирала от медленного поражения всех внутренних органов (по крайней мере в моём воспалённом воображении это казалось вполне логичным, хотя и остальные члены инспекции чувствовали себя просто прекрасно).

У меня же напрочь пропал аппетит и меня начинало мутить от одного взгляда на еду. Я чувствовала себя сонной и измождённой на протяжении каждого дня и не могла сосредоточиться даже на простейших вещах на работе. К этому времени я уже не была уверена, были ли постоянные головные боли и головокружения симптомами отравления газом или же начались от моего вынужденного голодания. Генрих, который не мог больше игнорировать моё всё более ухудшающееся состояние, наконец заставил меня отпроситься на пару часов с работы и пойти к врачу.

Естественно, я не могла сказать доктору, где я на самом деле могла надышаться газом, а потому я сочинила историю о том, как садовник обрабатывал наши деревья пестицидом — кажется, Циклоном, он говорил — и я теперь думала, что случайно могла его вдохнуть. К моему удивлению доктор только мягко рассмеялся в ответ на моё предположение и заверил меня, что если бы я действительно вдохнула тот газ, то давно бы уже была мертва. Тем не менее он тщательно проверил все мои показатели, задал кучу вопросов и затем вдруг заключил всё с той же мягкой улыбкой:

— Скорее всего вы просто беременны. Не о чем беспокоиться.

— Нет, это невозможно! — я возразила значительно громче, чем следовало, судя по удивлённому лицу доктора.

— Почему нет? Вы здоровая молодая женщина, вы замужем, так почему же это невозможно?

«Да потому что мой муж и я изо всех сил старались, чтобы этого не случилось и даже нарочно держались подальше друг от друга в определённые дни месяца», чуть было не ответила я. Но в новой Германии такого говорить было нельзя, потому как использование любых методов контрацепции, а особенно когда речь шла о семьях СС, было уголовно наказуемым преступлением.

— Ну… Я не знаю. А почему вы так уверены, что я беременна?

— Во-первых, вы даже не можете вспомнить, когда у вас в последний раз были месячные. Во-вторых, вас постоянно тошнит, вы страдаете головокружениями, чувствительны к запахам, чувствуете усталость на протяжении дня… Все симптомы налицо. Вы, кстати, не заметили, что ваша, хм, простите, область груди стала более чувствительной?

Заметила, только списала это на ещё один побочный эффект газа. Я закрыла лицо руками и чуть не простонала:

— О боже, я беременна.

— Ну что вы, вы должны радоваться этому, а не грустить! Вы же скоро станете матерью!

Я не очень-то представляла, как роль матери впишется в мою и так уже двойную жизнь SS-Helferin и агента контрразведки, и снова тихо вздохнула.