Годунов. Кровавый путь к трону - Александр Бубенников

– Все. Иди.

Когда дьяк закрыл за собой дверь, Годунов не выдержал и разразился безадресным гневом на сочинителей слухов:

– Надо же, что придумали мрази: яд, самоубийство царя… Иов молчит со своим расследованием, кто из его братии и зачем распространяет эти подметные поклепы на царя. Как будто кто-то, зная о моем сегодняшнем визите в Думу, где будет принято решение о посылке войска под началом Басманова прямо на крепость Кромы, перед приемом послов хочет вывести меня из равновесия…Только не удастся никому сбить с панталыку царя, выбить государя из седла, чтобы он затрепетал и сдался перед силой обстоятельств…

– Я знаю, отец, ты сильный, а не слабовольный государь…

– Спасибо, сынок, за поддержку… Иди, занимайся своими делами, теми же картами… А я сейчас вызову Габриэля с его свитой, действительно подлечиться надобно, нервы расшалились, ноги отымаются… Ладно, иди, родной, а мне с врачами и с астрологами надо посоветоваться, как и с чем свой полдень и вечер встречать…

Уходя, Федор непроизвольно обернулся, чтобы увидеть своего отца, крупного, рослого, породистого – во всей мужской красоте своих 53 лет, – черноволосого, бородатого, статного, с лицом значительным мыслителя, без всякой черной мысли о своей ранней ненужной смерти и, тем более, о самоубийстве, желающего только в потоке бодрствующего неуемного сознания поскорее унять свою жестокую подагру, чтобы быть в форме и здравии перед думскими боярами и послами иноземными, чтобы все сделать для процветания царства… Царевич улыбнулся и взмахнул прощально рукой…

Габриэлю и его свите врачей Годунов привычно пожаловался на подагру, онемение и тяжесть с ломотой в ногах, попросил «оперативно» подлечить перед походом в Думу какими-нибудь снимающими боль снадобьями. С некоторых пор, боясь отравлений в своем семействе после случая с «зятем» Иоганном, он ввел обычай: перед тем как пить лекарства и отвары-снадобья самому, предлагал отпивать по глотку-другому самому Габриэлю или лекарям из его свиты. Так было и на этот раз. Отпивая крохотными глотками приготовленные для него отвары и лекарственные снадобья, позволяющие избавить его от сносных или невыносимых мук подагры, Годунов, с его феноменальной памятью на лица, вспомнил лицо врача-философа, с которым лет пять-шесть тому назад вел многочасовые беседы по многим вопросам улучшения государственного устройства.

– Доктор Димитриус, если не ошибаюсь, – приветственно обратился к нему Годунов. – Каким ветром тебя опять занесло в наши края?

– Доктор ездил в просвещенные европейские страны, чтобы перенять опыт передовой медицины, – пояснил за него Габриэль. – Меня-то ты не отпускаешь от себя, а медицина, как наука и искусство одновременно, тем временем развивается, совершенствуется. Вот я и вызвал доктора Димитриуса к себе, чтобы узнать о всех новинках и способах современной европейской медицины. Вот наш Дмитрий Иванович, по прозванию Волошанин, побывал в лучших европейских университетах и даже в лучших великих королевских домах, оттачивая свои знания, чтобы нам передать, мне лично, твоему личному придворному врачу, государь…

– Выходит, наш Дмитрий Иванович королевских кровей, раз его лучшие королевские дома принимают, не так ли? – спросил царь и с удивлением заметил, что родовитый доктор не торопится с ответом, полагая, что его с этим выручит говорливый, велеречивый Габриэль. – Насколько я помню, у тебя, Дмитрий, были большие познания не только в медицине, но и в философии, государственном управлении, хозяйствовании…

– Почему были, государь? Его познания во многих науках, помимо медицины, безграничны, – покачал головой Габриэль. – А насчет королевских кровей ты правильно заметил, государь, твоей удивительной проницательности можно только удивляться. В жилах князя Дмитрия Ивановича течет кровь короля Стефана Великого Молдавского, многих венгерских королей, династии Габсбургов…

– Значит, и кровь великой княгини Елены Волошанки и царя Дмитрия-внука, так, князь?

– Да, государь, у нас общая кровь с княгиней Еленой, ей Стефан Великий приходится отцом, а мне прапрадедом, – с королевской значительностью и надменностью ответствовал Дмитрий Иванович, пронизывая острым испытывающим взглядом Годунова. – Но оставим эти тонкости моего родового древа, не стоящие внимания великого царя Московского. Если государю интересно, я расскажу о визите к великому гетману Литовскому Сапеге, которому я оказывал одну мелкую медицинскую услугу, а гетман почему-то на радостях своего выздоровления закатил в честь меня великий пир. – Князь с невероятным достоинством и в то же время с вызовом посмотрел прямо в черные, горящие любопытством глаза Годунова. – На пиру посадил справа от себя, а по левую руку посадил самозванца, «царевича Дмитрия Ивановича». Сапега сказал мне, что для полного выздоровления и человеческого счастья ему просто необходимо посидеть между двумя Дмитриями Ивановичами царских кровей – между одним настоящим царевичем и «названным Дмитрием». Так вот, чтобы ты знал, государь, твой самозванец «Дмитрий-царевич», с которым ты воюешь, – это не Отрепьев… Я читал грамоты патриарха Иова с проклятьем самозванцу Григорию Отрепьеву – это чушь собачья… Конечно, я ничего не имею против проклятья самозванца, только самозванец – не Отрепьев…

Годунов с сильно бьющимся сердцем сделал вид, что не расслышал последних слов князя, просто не обратил на них никакого внимания, сказал небрежно, с легкой подначкой:

– И чем же болел канцлер Сапега, от чего лечил его князь-доктор Дмитрий Иванович? Насколько я наслышан, канцлер пока бездетен, не от мужского ли бесплодия он лечился?

Князь ответил не сразу, выждал многозначительную паузу и с великим княжеским значением произнес, поглядев сверху вниз сначала на Габриэля, потом на Годунова:

– Государь вряд ли будет уважать врача-брехуна и брать из его рук лекарственные снадобья для своего лечения, не будучи уверенным в честности и порядочности врача. Я ведь давал клятву, запрещающую говорить кому-либо о болезнях своих пациентов. Главный принцип медицины и практикующего врача – не навреди… Вот и я не хочу навредить моему пациенту, великому гетману Литовскому, канцлеру Речи Посполитой Льву Сапеге…

– А самозванцу?

– Он не мой пациент, он ничем не болен, к тому же от природы наделен невероятной, просто дьявольской физической силой. На пиру он играючи согнул подряд три подковы и рвал золотые деньги, как бумагу, кочергу ему принесли, так он ее двойным узлом завязал. Гетман, правда, попросил меня помочь ему вывести две крупные бородавки на лбу и на щеке, пояснив, что у того, за кого себя самозванец выдает, у подлинного царевича Дмитрия Углицкого, никогда не было бородавок. А самозванец весело ответил: «Мне и с бородавками везет, они подходят к моему лицу с рыжеватыми волосами. А рыжим с двумя бородавками везет по-особому, крупно».

– А откуда ты, князь, узнал, что на пиру слева от Сапеги с тобой сидит не Отрепьев?

– Так Отрепьев сам потом подошел к гетману Сапеге, когда тот пригласил его к себе с дальнего конца стола. Тот пировал на месте незнатных дворян, далеко от гетмана, но видно было, что они хорошо друг друга знают по каким-то прошлым московским интригам…