Дочь палача и Совет двенадцати - Оливер Петч

– Ну, по крайней мере, для него все уже кончено, – пробормотал Куизль. – А вот мы, насколько я понимаю, по уши в дерьме.

Действительно, толпа, которая до сих пор сторонилась палачей, точно бешеных собак, теперь подступила ближе. Молодой подмастерье мясника поднял топорик для мяса.

– От палачей жди только беды! – выкрикнул он. – Повесим их, тогда и девушек убивать перестанут!

Куизль прикинул количество народу. С кем-то из кровожадных зевак они с Георгом и Дайблером справились бы. Но уж точно не со всеми. Толпа часто расправлялась с палачом – чаще всего, если тот допускал оплошность и тем самым срывал казнь. Именно так расстался с жизнью отец Куизля. Неужели и его, Якоба, ждала та же судьба?

– За мной! – прошипел Дайблер. – Пока эта стая на нас не бросилась!

Он спешно обошел эшафот. Якоб и Георг последовали за ним. С другой стороны имелась небольшая дверь, за которой была лестница, ведущая на платформу. Дверь запиралась изнутри на засов. Вскоре трое палачей стояли наверху, возле колонн, и смотрели на возмущенную толпу.

Куизль понимал, что они выиграли лишь короткую передышку. Люди стали подбирать камни, скоро в них полетели первые ледяные обломки. Несколько храбрецов пытались вскарабкаться на площадку.

Якоб беспомощно посмотрел в сторону города. До стен и укреплений было рукой подать. Внимание его привлекли несколько темных точек, приближающихся от Нойхаузских ворот.

Куизль присмотрелся. Несмотря на годы, он по-прежнему мог положиться на свое зрение.

– Говори! – шепнул он Дайблеру.

Тот взглянул на него в недоумении, но Куизль подтолкнул его к краю.

– Давай же! Что угодно, только говори!

– Э… Я не то чтобы хороший оратор… – возразил Дайблер.

– Дьявол, если ты сейчас же не заговоришь, то будешь мертвым оратором, – вскинулся на него Якоб. – Придумай что-нибудь!

Дайблер сглотнул, потом прокашлялся.

– Добрые жители Мюнхена! – начал он, вскидывая руки. – Все вы меня знаете. Хоть и не так хорошо, как некоторые висельники, которым довелось сплясать для меня.

Какой-то старый крестьянин рассмеялся, и Дайблер продолжил уже увереннее:

– Но в особенности вы знаете мою Бурги. К кому вы шли, если на заднице у вас вскакивал чирей? У кого вы покупали снадобья от кашля, чесотки и боли в конечностях?

– Или средство для другой конечности! – выкрикнул кто-то из задних рядов, и толпа разразилась хохотом.

Куизль улыбнулся украдкой. Оратор из Дайблера был неважный, но он все делал правильно: пытался расположить к себе толпу. Кроме того, он прекрасно знал, что его жена, в отличие от него, пользовалась всеобщей любовью.

– Вы и вправду считаете, что я имею к этому отношение? – возмутился Дайблер и показал на расчлененный труп. – Моя Бурги знает меня лучше самого Господа. Спросите у нее! Да стоит мне заикнуться, чтобы утопить какую-нибудь ее кошку, сразу по шее получу!

Люди снова засмеялись, и Дайблер продолжил:

– Я палач, а не чудовище, и мне нет нужды убивать ночью исподтишка. – Он показал на Якоба и Георга. – То же самое можно сказать о моих родичах из Шонгау и Бамберга.

– Если это не вы, то кто же тогда? – выкрикнула молодая женщина с растрепанными волосами. – С тех пор как вы устроили этот проклятый Совет, женщины на улицу выйти боятся! Нечего от вас ждать, кроме беды!

В толпе снова загудели, послышалась ругань, настроение опять стало угрожающим. Кто-то из молодых людей снова попытался влезть на площадку.

– Повторяю еще раз! – повысил голос Дайблер. – Мы – палачи, а не убийцы, и нечего ждать от нас бед! Мы выполняем свою работу, как и все вы. И клянусь вам, когда я выведу на этот эшафот настоящего убийцу, то позабочусь о том, чтобы растянуть его смерть.

Последние слова Дайблера потонули в криках, полных негодования и разочарования. Куизль посмотрел на дорогу. Черные точки со стороны города становились все ближе. Теперь можно было разглядеть группу людей. Куизль, к великому своему облегчению, оказался прав. Это оказалась городская стража, целый отряд, вооруженный мушкетами и алебардами. Впереди шагал Йозеф Лойбль, его легко было узнать по сверкающей кирасе.

– Господь всемогущий! – вздохнул Георг. – Вот уж не думал, что когда-нибудь так обрадуюсь при виде стражников.

Когда люди заметили их, толпа дрогнула и начала расходиться. Некоторые еще поворчали, запустили в палачей последними снежками – и воцарился порядок. Йозеф Лойбль со своими людьми приблизился к эшафоту и с отвращением взглянул на отрубленную голову мастера Ганса.

– Господи, это еще что такое? – спросил наконец капитан.

– Это палач из Вайльхайма. Кто-то умело четвертовал его минувшей ночью, – ответил Дайблер, когда они спустились с площадки. Он вытер пот со лба, и Куизль заметил, что руки у него немного дрожат. – Люди говорят, что за этим стоит кто-то из палачей.

– Ну, оно и понятно, раз его четвертовали, – проговорил Лойбль и со знанием дела посмотрел на останки. – Тем более что сработано превосходно.

– При необходимости так сумеет любой мясник, – проворчал Куизль. – Нужен только острый нож или топор, – он показал на эшафот. – Ясно одно: тот, кто учинил все это, и убивал девушек. По крайней мере, трех последних.

– Да ну? – Лойбль в изумлении повернулся к Якобу. – И почему ты так решил?

– Мастер Ганс, видимо, что-то знал, – поддержал Дайблер своего друга. – Он намекал на что-то и вел себя странно. По всей видимости, он знал убийцу и, возможно, пытался его шантажировать. И убийца решил от него избавиться.

– Хм, и непременно нужно было четвертовать его? – Лойбль погладил бороду. – Вонзить ему нож в спину или перерезать горло было бы недостаточно?

– Черт возьми, поэтому я и уверен, что это наш убийца! – выругался Куизль. – Этот полоумный ублюдок не просто убивает своих жертв – он казнит их. Так он поступал с девушками – а теперь с мастером Гансом!

– Или с девицей, которая двадцать лет пролежала в погребе? – насмешливо добавил Лойбль. – Сначала этот жуткий старик врезал мастеру Гансу клюкой по башке…

Георг что-то пробормотал, и Куизль сердито к нему повернулся:

– Что? Если есть что сказать, говори внятнее!

Георг прокашлялся.

– Я говорю, измена. К четвертованию приговаривают за измену.

– Измена… Ты прав, черт возьми.

Куизль насупил брови и задумался. Что-то не давало ему покоя. Он был уверен, что упускал из виду какую-то важную деталь. Вот и теперь стоило заострить на ней внимание, и она сразу ускользнула.

К четвертованию приговаривают за измену…

Лойбль не дал ему до конца обдумать мысль.

– Насколько я знаю, Ганс прославился еще вчера. Меня осведомили, что он напал на твою младшую дочь. – Капитан недоверчиво взглянул на Куизля. – Можно запросто предположить, что ты причастен к его смерти. Оскорбленный отец и палач, жажда мести – и вот вам четвертованный…