Золоченые - Намина Форна

Свободу для каждой женщины…

Я содрогаюсь, вспоминая страх Газаль перед водой, тоску Катьи по дому, слезы в глазах Белкалис, когда она просила меня никогда не забывать. Все они такие разные – и все сражаются с миром, где они нежеланны, ничтожны, презренны.

Свобода для них – свобода для всех нас. И под рокот смертовизгов я позволяю себе раствориться в этой драгоценной мысли.

34

Полное исцеление занимает два дня. Все это время меня окружают рокочущие смертовизги. Они не едят, не спят, просто выполняют порученную им задачу. Когда на второй день я наконец встаю, то чувствую себя как никогда сильной. Это даже к лучшему. Армия уже у подножия гор, цитадели смертовизгов. Вот-вот разразится последняя битва.

– Готова? – произносит Белорукая, жестом приказывая мне выйти из воды.

Я делаю, как велено, упиваясь новой силой мышц, мощью, которую я ощущаю самим нутром. При малейшем движении под кожей вспыхивают золотом вены и скользят по рукам. Несмотря на все, что говорил чиновник в Зале Джор, мой целительный сон уничтожил позолоту, прежде их покрывавшую. Может, это отчасти и значит быть Нуру. Я чувствую себя как никогда живой. Теперь я знаю свой путь. Теперь я знаю свое предназначение.

В конце концов, Белорукая самым тщательным образом мне это объяснила.

За эти дни она ответила на все мои вопросы – даже рассказала, как они с моей мамой стали союзницами: мать была Тенью, а им не приходится проходить Ритуал Чистоты. Поскольку Тени испытывают жесточайшую тренировку и получают массу ранений, любую алаки в Варту-Бера немедленно бы обнаружили. Когда во время цикла мать начала истекать проклятым… нет, божественным золотом, Белорукая быстро это почувствовала и приставила ее к себе помощницей, подальше от битв.

Затем мать забеременела, и настоятели прознали об этом, прежде чем Белорукая успела как следует спрятать ее. За то, что мать запятнала честь Теней, ее приговорили к смерти. У Белорукой не осталось иного выбора, кроме как помочь ей сбежать. Она договорилась с отставным солдатом – моим отцом, – чтобы он вывез Уму, и больше с ней не связывалась, опасаясь подвергнуть ее опасности. К тому времени император пристально следил за Белорукой, не доверяя идеям об отрядах алаки, которые она взращивала.

Потом мне исполнилось пятнадцать, и надо мной нависла угроза – Ритуал Чистоты. Тогда они с матерью отправились на поиски друг друга.

И Белорукая послала в Ирфут смертовизгов.

Ирония причиняет жгучую боль. Смертовизги всеми силами старались меня спасти, а я приказала им убраться и обрекла саму себя на все, что случилось в том подвале. Я оказалась виновницей своих страданий.

Но, возможно, это и к лучшему. Жизнь в Ирфуте показала мне, каково это быть человеческой девушкой: глубоко верить в Безграничные Мудрости, а в итоге оказаться в ловушке их нескончаемых заповедей и наконец быть преданной ужасам Права казни.

Если мне предстоит бороться за женщин – всех женщин, – я должна знать, как мыслят человеческие девушки, должна испытать ту же боль, что и они.

– Я готова, – киваю я Белорукой.

– Тогда пора, – произносит она, жестом отдавая приказ.

Пара старших алаки выходят вперед, держа в руках мерцающие белые доспехи. Я узнаю адскую броню, но такую я еще никогда не носила. Если обычная покалывает кожу, эта – взрывается фейерверками. По ней переливаются тысячи цветов, словно радуга на поверхности озера.

– Подарок наших матерей, – объясняет Белорукая, – небесная броня, достойное дополнение к первому, что ты уже получила.

Она указывает на Иксу, который ждет у стены, облаченный в такой же доспех. Теперь у него есть крылья – красивые синие крылья, блестящие чешуей и перьями, как и он весь.

– Иксу дали мне богини? – пораженно ахаю я.

Белорукая кивает:

– Каждому ребенку нужен питомец, а что может быть лучше питомца, способного менять облик и защитить в моменты уязвимости.

Икса действительно все это умеет – и много больше.

«Я знала, что ты мой», – шепчу я ему.

«Де… ка», – радостно соглашается он.

Полностью облачившись в броню, я гляжу на свое отражение в озере и с трудом узнаю себя, с трудом узнаю девушку в крылатых доспехах, с мерцающими двойными клинками в руках. Из воды в ответ смотрят неожиданно серые глаза на темнокожем лице.

Такие же серые, как у моего отца, когда он меня обезглавил. Мысль наполняет меня гневом и сожалением.

Человек, которого я оставила в Ирфуте, никогда по-настоящему не был моим отцом, в моих жилах нет ни капли его крови. Может, поэтому он так легко отказался от меня в пользу Права казни. Пусть он и считал меня своей, что-то глубоко внутри наверняка нашептывало, что я ему не родная. Ни плотью, ни кровью. Подобно тем, кто создал меня, я полностью божественна – не смертовизг и не человек, но существо, способное подражать обоим. Я могу быть такой, какой хочу.

И я больше не желаю быть похожей на этого человека.

Я думаю об этом – и мои глаза меняются, темнеют. Когда я снова смотрю в воду, они такие же черные, как у Белорукой, как у старших алаки. Глаза, которые принадлежат уже только мне, по праву.

Глаза, которые подтверждают, что я созрела и обрела силу.

Улыбаясь, я надеваю боевую маску и поворачиваюсь к Белорукой и Катье, которая будет сопровождать меня на своем грифе. Зверь рокочет в ответ на поглаживания закованной в броню руки.

– Я готова, – объявляю я.

Белорукая с улыбкой нежно касается ладонью моей щеки.

– Помни, ты – божество. Тебя не убить смертным оружием. Единственная надежда людей – пленить тебя, как наших матерей.

– Я помню, – киваю я.

– Тогда выступаем.

* * *

Мы вылетам из пещеры под гул битвы. Под нами врезаются друг в друга армии, алаки и люди сражаются со смертовизгами, на фоне синего моря хлещет алая и золотая кровь. В воздух поднимается металлический запах, смешиваясь с более приземленной вонью мочи и рвоты. Запахи битвы, смерти. У меня сжимается желудок. Теперь, когда я знаю, кто такие смертовизги, мне невыносимо видеть, как сестры по крови поднимают против них оружие, против себе подобных. Невыносимо видеть, как они убивают друг друга. Перед глазами мелькают лица друзей – Бритта, Кейта, Белкалис, близняшки, другие уруни. Не знаю, что я буду делать, если во время этой бессмысленной битвы с ними что-то случится.

Пытаюсь подавить страх, стоя на спине Иксы, подражая тому, как Белорукая и Катья стоят на своих грифах. Армии нас не замечают, слишком занятые сражением – убийством друг друга. Они не замечают и войско алаки на марше с мечами наголо.

Теперь я понимаю, почему смертовизги нападали на деревни, почему их пленницы всегда были юными девчонками, почему в той давней вылазке среди джунглей я увидела убегающую малышку. Смертовизги чуют девочек на пороге обращения в алаки, чуют золото, бегущее по их венам. Все это время смертовизги спасали своих сестер-алаки, тренировали их в дебрях для этого самого момента – когда мы освободим наших матерей. Эта мысль наполняет меня надеждой и решимостью.

Я пробужу богинь.

Я уже чувствую, как внутри меня вскипает сила. Не нужно погружаться в боевое состояние, чтобы вызвать ее, не нужно нырять в темный океан подсознания. Она всегда была во мне – волна, готовая подняться в моих венах.

– Сестры-алаки! – рычу я голосом громче тысячи барабанов.

Сражение тут же застывает. Все вскидывают голову и прикрывают глаза, увидев парящую над ними меня. Я могу только представить, какое им открывается зрелище: силуэт в доспехах, стоящий на крылатом драгосе в такой же броне, две женщины на грифе по бокам, а за нашими спинами пылает солнце. Пусть Катья теперь смертовизг, я все равно считаю ее девушкой.

И еще больше впечатляют стройные ряды алаки – каждая в сияющей адской броне, каждая готова биться за своих матерей. Все они – девочки, которых спасли смертовизги.

– Не сражайтесь со смертовизгами! Они – ваши сестры! –