Кочевник - Сергей Алексеевич Ковалев

– Дай угадаю! – Шал хитро посмотрел на Фань. – Ты говоришь про Кумколь?

– Да, – уставилась девушка на него пораженно и выпучила глаза. – Как ты уснал?

– Ворона на хвосте принесла. Рассказывай дальше.

С русскими детьми было интересно, хоть они и пытались ее поначалу обижать. Но, как говорится, не на ту напали. Отец, много лет занимавшийся «саньда[43]», начал передавать дочке свой опыт, когда ей исполнилось три года, и в пять лет она могла за себя постоять, не обращаясь за помощью к родителям и не бегая к ним с жалобами на задирающихся мальчишек. Несколько запрещенных болевых приемов, и от нее отстали, и даже зауважали за то, что не боялась старших по возрасту детей.

Так она и росла среди русских, постепенно изучая язык. Но выучила только разговорную речь, а читала по-русски плохо – не оказалось преподавателя, способного скрупулезно заниматься с ней всеми нюансами такого сложного языка. Как ни старалась, буква «р» ей так и не далась. Зато ее научили ругаться. Пусть и с ошибками в произношении, но могла завернуть трехэтажный мат не хуже дядьки Дарищего, который и занимался ее образованием в этом направлении. Шал только хмыкнул, прекрасно поняв причины такого альтруизма. Нет ничего смешнее, чем научить иностранца материться по-русски.

– А кем был этот дядька, что учил тебя?

– Плапалщик.

– М-м-м, понятно. Солдат без мата, как без автомата.

– Он смесной дятька ваабсе, доблый. – Фань показала большой палец.

– Это ты смешная, – грустно улыбнулся Шал, – когда ругаешься.

Работать ей приходилось наравне со всеми, нахлебников на месторождении не жаловали, и привилегированного статуса у нее не было, несмотря на положение родителей. Являясь единственными специалистами-нефтяниками, они находились на особом счету у военного руководства и, конечно же, могли добиться для своего ребенка освобождения от полевых работ. Но отец часто повторял фразу «чи ку най лао», что буквально означало – «есть горечь, переносить труд», и напоминал о конфуцианской культуре, предписывающей терпеливо относиться к невзгодам и быть выносливым на благо семьи и коммуны.

К тому же Фань учили не ставить свое «я» на первое место и открыто заявлять о собственных желаниях и потребностях, как и полагается поступать истинным сыновьям и дочерям Поднебесной. Новая социальная среда являлась своего рода испытанием, и следовало ее безропотно принять и относиться к ней как к части собственной судьбы. Но и о моральном воздаянии поступков, проявляющемся в людской молве, забывать не стоило. Поэтому Фань упорно трудилась на огороде, где выращивали овощи, и старалась не забывать о главном понятии китайской этики и не доводить до «дюлянь», что означало уронить свое «лицо», тем самым опозорив уважаемых родителей и себя.

Естественно, менталитет и культура живущих на месторождении представителей обеих наций отличались. Китайцы удивлялись русскому отношению к жизни, русские – наоборот. Стремление к личному совершенствованию, что моральному, что физическому, мало походило на русский «авось». Само пребывание в этом пустынном месте для китайцев уже являлось формой морального усилия, заключавшегося в «превозмогании себя» и следовании заветам Конфуция. Без остатка отдаться спонтанному течению жизни не каждый сможет, но именно в этом заключается жизненная свобода. И как считал мудрый Конфуций, вершину пути представляла способность следовать велениям сердца, не нарушая правил. Уверенность в неизбежности справедливого возмездия еще при жизни, не оглядываясь на возможность наказания в аду, как принято у русских, служила одним из совершенных регуляторов поведения. Все это влияло на свойственный китайцам оптимистический взгляд на жизнь – в конце концов, каждый получит по заслугам.

Все эти национальные этико-философские учения объяснялись Фань с детства, но, вероятно, она так и не смогла проникнуться их важностью из-за несколько деструктивного влияния русского социума. Банальная простуда свалила с ног родителей и закончилась тяжелой формой воспаления легких, но стойко принять их смерть, философски списав на очередной поворот коварной судьбы, она не смогла.

Жизнь на месторождении и так являлась не очень радужной, а после их смерти вообще превратилась в унылое существование. Фань в полной мере осознала, насколько можно быть одинокой среди людей. Одна, в чужой стране, и толком не понимающая языка. Вроде и народу много, но некому выговориться и поделиться своей грустью, не опасаясь, что над ней будут смеяться из-за особенностей ее произношения. Словом, действительно чужестранка, что и означало ее имя в переводе с одного из диалектов китайского языка. Хоть и жила тут двадцать лет, но друзей, которым можно полностью довериться, так и не завела. Только обычное ничего не значащее общение с женщинами с огорода и внезапные ухаживания молодого парня, сына одного из офицеров, занимавшихся охраной вышек. Чтобы привлечь ее внимание и расположить к себе, часто звал покататься на буере по степи вокруг месторождения. От него она научилась управлять лодкой на колесах, что ей потом и пригодилось.

Не принимая эти ухаживания близко к сердцу, она чувствовала себя никому не нужной. Стали посещать мысли о побеге, но одно дело думать об этом, а другое решиться на такой серьезный шаг. Как вариант, можно было уехать в Шымкент с теми, кто приезжал за нефтью, но там она так же была бы никому не нужной иностранкой. И в одночасье отказаться от устоявшегося, пусть и унылого, уклада смелости не хватало. До поры до времени.

Человеческая жизнь полна неожиданных изменений и ничего постоянного в ней нет. Прошлая зима выдалась суровой, и кроме родителей унесла жизни еще нескольких человек, включая жену полковника, что привел сюда двадцать лет назад солдат и все это время умело руководил образованным поселением. Детей с женой они не нажили, и после ее смерти, оставшись один, как и Фань, горевал несколько месяцев, практически не показываясь на люди, употребляя спиртное, что привозили с провиантом машины из Каганата. Среди местных жителей ходили слухи, что кто-то из офицеров специально его спаивает, чтобы потом самому встать во главе общины. Так ли это, Фань не знала, но в один из дней полковник появился в парадной форме, собрал людей и сделал заявление. Он провозгласил себя каким-то шейхом и объявил, что ему требуется гарем, потому что живут они на Востоке. Вроде как подчиненные, пришедшие с ним двадцать лет назад и не имевшие семей, давно уже практиковали полигамию, а ему теперь по статусу тоже положено.

Шал понимающе покачал головой. Фань по своей неопытности и молодости не знала, какие разные культуры раньше существовали, а он сразу вспомнил Аравийский полуостров. Все верно, раз есть нефть, должен быть шейх и, следовательно, гарем, а то какой же это шейх без кучи-то жен и наложниц.

Русские нефть продавали не только Каганату. Приезжали еще какие-то вооруженные люди, периодически привозившие в качестве бартера и молодых женщин, поэтому полковник быстро организовал себе гарем. И как истинный восточный правитель, захотел экзотики, чтобы не как у подчиненных, а к такому разряду можно было отнести только дочь умерших инженеров-нефтяников. Ее мнения не спрашивали. Просто поставили перед фактом, что в случае отказа ее отдадут приезжим в качестве подарка. А что они с ней сделают, никого волновать не будет.