Гринвичский меридиан - Юлия Лавряшина

Он не дал Полу договорить.

— Конечно, выйду. Только недолго, мистер Бартон.

Когда дверь закрылась, Пол снова прижался к ее руке:

— Ты помнишь, да? Теперь помнишь?

— Тебя зовут Пол, — неуверенно ответила девочка.

— Да, малышка. Пол Бартон. Помнишь, мы играли с тобой…

— В замке! В большом Красном замке! Там столько автоматов! Мы пойдем туда еще?

— Пойдем. Не туда. Я знаю, где лучше. В Лондоне. Ты хочешь жить в Лондоне?

— Что такое Лондон?

— Это… самый красивый город. Там живет королева.

У девочки восхищенно расширились глаза:

— Настоящая?! А у нее есть корона?

— Есть. Ты увидишь королеву.

— Честно-пречестно? — она требовательно сжала его палец.

Пол уверенно пообещал:

— Мы будем здоровы и поедем в Лондон. Я все… придумаю. Ты хочешь?

У нее жалобно задрожали губы:

— Ты не отдашь меня в детский дом?

— Нет, — он виновато сморщился и ощутил острый укол в груди.

Осторожно продохнув, Пол выпрямился. Теперь он не собирался умирать. Он не мог подвести ребенка во второй раз.

Через неделю их обоих перевели в отделения. Правда, в разные. Пол оплатил отдельную палату для себя, Алена же захотела в общую. В одиночестве ей было скучно. Теперь им разрешили гулять по коридорам, и они устраивали частые свидания в большом теплом холле под пальмой, что росла в огромном деревянном ящике. Пол сдвигал кресла и усаживал девочку рядом. С каждым днем она запоминала все больше английских слов, и порой он с завистью думал: "Вот мне бы так… Тогда я не чувствовал бы себя немым…" Дела у обоих шли на поправку, и теперь Пол опасался только, как бы их не выписали в разное время.

Подкараулив, когда в реанимации дежурил знакомый врач, Пол спустился к нему и вызвал в коридорчик, который все почему-то называли "предбанником". Стараясь не опуститься до заискивания, Пол сказал:

— Я хочу увезти девочку в Лондон. Но я не женат. Мне не разрешат. Сколько стоят документы о рождении и смерти?

— Свидетельства? — даже не удивившись, врач назвал примерную сумму.

В уме переведя в фунты, Пол ответил:

— Хорошо. Вы можете это сделать?

— Почему бы и нет? — пожал тот плечами и со злостью добавил: — Третий месяц без зарплаты.

Желая ободрить его, Пол сказал:

— Это доброе дело. Ей будет там лучше. У меня большой дом.

— Почему всем иностранцам так хочется заполучить русских сирот? Объясните мне, мистер Бартон! Русских жен и русских детей. Что вы там с ними делаете? Одни только русские мужчины никому не нужны. Может, сами виноваты? Как вы думаете?

Полу не хотелось обсуждать эту тему. Ни мужчины, ни женщины из России его больше не интересовали. Только один ребенок.

— И еще, — сказал он, — вы можете узнать, когда… как это? Выписывают. Чтобы вместе. Я закрою счет и приду взять документы.

Врач насмешливо сообщил:

— Я уже знаю, когда вас выписывают, мистер Бартон. Сегодня на "пятиминутке" говорили… Этот счастливый для вас день наступит послезавтра. Я попрошу, чтобы девочку тоже выписали… На какое имя оформить свидетельство о рождении?

— Элен Бартон, — не раздумывая, ответил Пол.

В день выписки он вызвал такси и первым делом поехал за своими вещами. В больницу его доставили в одном халате, но позднее кто-то передал одежду. Пол не спросил — она это была или Рита. Всю дорогу до дома, который Пол короткое время считал своим, он молился о том, чтобы не встретиться с ней. Его беспокоило собственное сердце, которое могло подвести оставшуюся в больнице девочку.

Но его молитвы не были услышаны уже в который раз. Не доставая ключи, Пол позвонил, и она открыла. И вскрикнула так тоненько, что он едва удержался, чтобы не броситься и не прижать ее к себе. Он перевел дыхание и спросил:

— Я могу взять вещи?

— Пол, — умоляюще произнесла она, не отступая. Отодвинув ее, Пол прошел в комнату и стал собирать чемодан. Потом достал деньги и, отсчитав, протянул ей:

— За аренду. И за питание. Все было замечательно.

Теперь он легко выговаривал это слово. Она взяла деньги и тут же отложила на книжную полку. Краем глаза Пол отметил, как она похудела, и даже родинки на щеке побледнели. Сердце его сжалось так сильно, что он испугался: "Нет, нельзя жалеть! У меня опять случится приступ… Девочка ждет".

— Пол, ты что, уезжаешь?

— Да, — сухо ответил он.

— Ты прервал свой контракт?

"О! — спохватился он. — Я и забыл о нем".

Она опять позвала:

— Пол! Ты ведь хотел узнать, что такое сибирские морозы.

Вдохнув поглубже, Пол повернулся к ней и ответил:

— Я узнал. У меня вот здесь холод, — он приложил руку к груди. — Зачем еще больше?

— Не уезжай, Пол.

Он засмеялся, откинув голову:

— Тебе не будет кого мучить?

— Прости меня…

— О! — Пол сжал виски, пытаясь сохранить самообладание. — Как ты можешь?! Ты — русская женщина. Ты должна быть доброй! Почему ты так? Зачем — "прости"? Что я должен простить? Что надоел тебе? Что ты не любишь меня? Что я не буду иметь ребенка?

— Я люблю тебя, Пол, — жалобно вскрикнула она. — Я так люблю тебя! Мне больше ничего не надо в жизни… Я это поняла, когда ты… когда тебя…

Она подалась к нему, не страстно, как бывало, а точно ища защиты от него же самого. Пол отшатнулся и, наткнувшись на стул, сел. Чтобы не видеть ее, он впился в лицо руками.

— Почему я не умер? — пробормотал он.

Ее пальцы осторожно отцепляли его руки, одновременно поглаживая, и Пол опустил их. Он хотел ее с такой силой, что у него шумело в ушах. Сердце сжималось и сжималось, но Пол не чувствовал боли, потому что это была пульсация любви.

"Умереть бы… сейчас… глядя в ее глаза…" — мелькало у него в мыслях. Она гладила его лицо так робко, что в пору было заплакать от жалости к ней. Оцепенев, он понял, что не знал ничего лучше этих легких прикосновений.

— Пожалуйста, Пол! Пожалуйста…

Но в этот момент в комнату вошло солнце. Оно ударило Полу в глаза и поразило его так, будто он находился в гробнице Нью-Грендж, куда солнце заглядывает лишь однажды — в день зимнего солнцестояния — и высвечивает единственный покрытый орнаментом камень. Почти с ужасом Пол смотрел на дорожку, полную колыхания воздуха, которая пролегла между ним и ею, чтобы напомнить, каким был закат в тот день, когда она не вернула ему драгоценный цветок…

— Пожалуйста? — выдохнул он и с силой опустил ее руки. — Я тоже говорил: пожалуйста. Ты не услышала. Я не… виню тебя. Я уезжаю.