Гринвичский меридиан - Юлия Лавряшина

Пол поднялся и, захлопнув чемодан, потащил его к двери, ничего не видя перед собой. В его словах не было лжи, он действительно не винил ее. Ведь он сам ввел ее в искушение. Если кого и винить, так свою глупую, звериную жадность, которая потребовала, чтобы другое существо было отдано ей целиком.

— Пол! Скажи: "Увидимся"!

На лестничной площадке он прислушался, ожидая, что она еще раз позовет его по имени. Но за спиной была тишина, и Пол вдруг испугался. Он решил позвонить Рите и попросить ее проведывать племянницу, хотя понимал, сколь бестактна эта просьба.

Рита далеко ушла вперед от того интереса, который он вызывал у нее, как человек из другого мира. Пол это понял, когда в больнице ему передали от нее короткую записку на английском языке: "Пол Бартон, вам нужна моя жизнь?" Он только усмехнулся и ничего не ответил, ведь ей и самой был известен ответ. Ему не хотелось лишний раз обижать эту женщину, потому что Алена уже вернула его к жизни, и теперь он радовался, что Рита оказалась рядом в тот день. Он сделал все, чтобы ее оттолкнуть, даже показал свои фильмы. Но Риту они ничуть не испугали. Она принимала его целиком.

Не дождавшись оклика, он защелкнул замок и присел на чемодан, как было принято делать в России перед дорогой. Он долго сидел так, съежившись на неудобном чемодане, как провинившийся пес, которого выставили за дверь. Никто так и не позвал его домой, и Полу пришлось встать и вынудить себя действовать. Он отвез чемодан в аэропорт, чтобы не таскаться с ним по городу, и сдал в камеру хранения. Потом вернулся в центр, закрыл свой валютный счет и отправился в лицей. Все в нем противилось этому визиту, но Пол понимал, что это необходимо.

Ему еще повезло — он пришел во время урока, и коридоры были пусты. Только двое дежурных поздоровались с ним внизу. Он ответил и прошел мимо, потом спохватился и вернулся.

— Как зовут нового директора? — спросил Пол, ни секунды не сомневаясь, что старого давно уже нет.

Так и оказалось. Пол повторил про себя трудное имя — Анастасия Геннадьевна — и через силу поднялся на второй этаж. Узнав его, секретарь поспешно вскочила: "Сейчас я спрошу, мистер Бартон". Он остался ждать в приемной, как занудный проситель, от которого не знают, как избавиться. "Она придумывает предлог, чтобы не принять меня", — подумал Пол, хотя это предположение не имело под собой никаких оснований.

Он ошибся. Распахнув дверь, секретарь мило улыбнулась:

— Прошу вас, мистер Бартон!

Пол прошел в кабинет и в замешательстве остановился. Меньше месяца минуло с тех пор, как он заходил сюда в последний раз, а все изменилось до неузнаваемости: новая мебель, новый линолеум, новые обои… "Лицеисты обучаются на компьютерах позапрошлого поколения, а она всаживает деньги черт знает во что!" — вскипел он, забыв, что это уже не его дело.

Поздоровавшись сквозь зубы, он холодно сказал, глядя в круглое, курносое лицо директора:

— Я вынужден прервать контракт.

Пол не стал лезть на рожон и сослался на свое здоровье. Ему просто некогда было заниматься морализаторством в стране, в которой даже слово "мораль" вызывало недоумение.

— Очень жаль, мистер Бартон, — ответила она, демонстрируя хорошее знание английского языка. — Нашему лицею нужны специалисты вашего уровня.

— Вашему лицею? — не сдержав презрения, переспросил Пол. Не моргнув глазом, директор с нажимом ответила:

— Вот именно. Нашему лицею.

Пол не собирался меряться с этой женщиной взглядом. Он знал, что она победит, ведь Пол Бартон просто обречен на проигрыш. В этой стране, в этом мире, в этой жизни…

— Вы не хотите проститься с учениками? — вежливо осведомилась Анастасия Геннадьевна.

Поддавшись первому побуждению, Пол выпалил: "Нет!". И тут же передумал:

— Да. Хочу.

— Вы можете зайти прямо на урок. Вы ведь, наверное, очень торопитесь нас покинуть?

— О да! Очень тороплюсь.

Все формальности заняли менее четверти часа — урок еще не закончился. Пожав протянутую ему сухую руку, Пол вышел в коридор и, просмотрев расписание, выяснил, что у выпускников шла физика. Он негромко постучал и заглянул в кабинет. Увидев его, ученики вскочили, и на всех лицах появилось выражение растерянной озабоченности, будто они уже и не чаяли увидеть в живых этого странного англичанина.

— Прощайте, — сказал Пол, не проходя в кабинет. — Я еду в Лондон.

Они молча ждали от него еще каких-то слов, и Пола вдруг прорвало. Как всегда бывало в минуты волнения, он перешел на английский. Эти дети были и хорошо образованны, и догадливы, чтобы понять все, о чем он говорит.

— Ни один из вас не достигнет настоящих вершин, потому что вы начали свою жизнь с поражения. Вы решили отсидеться в окопе, пока идет сражение. И вам удалось выжить, но вы проиграли. Теперь вы вечно будете тащиться в обозе, ведь у каждого из вас психология пораженца. У меня тоже. Но мне скоро пятьдесят лет, и я уже ни на что не надеюсь в жизни.

Вспомнив об Алене, он с удивлением подумал: "Нет, все-таки еще надеюсь". Голос Игоря Анисимова, обиженный и вызывающий, отвлек его:

— Что же прикажете нам делать, мистер Бартон?

— Это ваша страна, — ответил Пол. — Делайте с ней что хотите. Мне наплевать. Прощайте!

Он вышел, ругая себя последними словами. Не так нужно было проститься с этими детьми, не то им сказать… Но Пол так хотел разбудить их, пусть даже грубым толчком, и так волновался — удастся ли? — что сердце у него заколотилось, как в агонии, и мысли рассыпались от этих ударов, еще не сложившись. В результате все вышло, как вышло…

Очутившись в школьном дворе, Пол присел на скамейку под облетевшей березой и отер платком лицо и виски. Задышав ровнее, он откинулся на спинку и посмотрел в небо, в котором снова не было солнца. Оно показалось на короткий миг, чтобы поддержать его слабую волю своим несгибаемым лучом. Пол поглядел на холодный ствол дерева, считавшегося самым русским изо всех, потому что оно все состоит из смешения черного и белого. Раньше ему хотелось верить, что все русское — только белое. Он приехал сюда в надежде окунуться в эту белизну и очиститься, а вышло так, что он своей рукой ободрал на одной из берез нежную кожу и осталась одна уродливая короста.

— Прости меня, — прошептал он дереву, хотя оно уже никак не могло донести его слова той, которой они предназначались. Даже листьев на нем не осталось.

Пол тяжело поднялся и пешком дошел до больницы. Этот город весь можно было обойти пешком. Ветра почти не было, а все равно казалось, что его продувает насквозь. Совсем продрогнув, Пол чуть ли не вприпрыжку взбежал на крыльцо и, только оказавшись внутри, согрелся от близкой радости — сейчас он заберет девочку. Пол не обманывал себя и не пытался убедить, что так уж полюбил этого ребенка. Но ему увиделось в ней спасение… В какой момент — Пол не мог вспомнить. Как-то вдруг он стал жить с уверенностью в этом, и она держала его на плаву, несмотря на ледяное течение, что пыталось унести его жизнь прочь.