Книга Странных Новых Вещей - Мишель Фейбер

Гигантская сдвоенная структура Большого Лифчика снимает эти ограничения. Одна часть сконструирована для засасывания дождя с неба, она собирает диффузные капли в циклонный водоворот, затягивая конденсированную воду в гигантскую центрифугу. Но это только половина проекта, дерзкого в своей изобретательности. Разумеется, чтобы запустить эту центрифугу, требуется колоссальное количество электрической энергии, намного больше мощности солнечных панелей СШИК. Так что сжатая вода не только запускается в резервуар, сначала она отправляется работать в гигантский бойлер, где мощная струя пара вращает турбины.

Каждая из двух конструкций питает другую: энергия улавливает воду, вода генерирует энергию. Разумеется, это не вечный двигатель — две сотни солнечных панелей, расположенные в кустарнике вокруг установки, продолжали улавливать сияние лучей, — однако умопомрачительно эффективный. О, если бы хоть несколько таких Больших Лифчиков установить в разоренных и голодных Анголе и Судане! Они бы совершили разительные перемены в этих странах!

Разумеется, СШИК, который только что добился технического чуда и доказал, что это возможно осуществить, должен будет вести переговоры о лицензировании проекта. Надо будет поинтересоваться у кого-нибудь насчет этого.

Но не теперь, конечно.

— И в заключение... — сказала Хейз, — один практический вопрос. Мы осознаем тот факт, что официальное название сооружения — центрифужно-силовая установка — не слишком приживается. Мы также осознаем, что существует общеупотребительное прозвище, но нам не хотелось бы его слышать. Кому-то оно кажется забавным, но я считаю, что мы должны оказать должное уважение Северину, а он трудился не покладая рук над этим проектом вместе со всеми нами, и дать объекту то имя, с которым мы будем жить дальше. Итак, помня тот факт, что люди предпочитают короткие и броские названия, это непросто. Официально мы сегодня празднуем здесь открытие центрифужно-силовой установки. Неофициально мы предлагаем вам называть ее... «Мать».

— Потому что это одна сплошная едрена мать! — выкрикнул кто-то.

— Потому что необходимость — мать изобретательности, — терпеливо пояснила Хейз.

На этом вступительная речь худо-бедно закруглилась. Остальная часть визита была, или притворялась, экскурсией по установке, демонстрирующей, как принципы, установленные на масштабной модели, внедряются на практике в натуральную величину. Впрочем, так много важных деталей и механизмов установки оказались спрятанными под бетон или погруженными в воду или достижимыми только с помощью головокружительно высоких металлических лестниц, что и смотреть особенно нечего было.

И только на обратном пути маленькой колонны на базу СШИК Питер наконец ощутил прилив вдохновения, которого не было во время всей речи Хейз. Зажатый между двумя незнакомцами на заднем сиденье запотевшего автомобиля, он почувствовал, как мир слегка потемнел за окном. Он оглянулся и протер рукавом заднее стекло. Громадина установки уже отступала вдаль, слегка мерцая в дымке выхлопного газа, выпущенного джипом. Но зато теперь более явственно были видны солнечные панели — гелиостаты, — расставленные широким полукругом среди ландшафта, неподалеку от «Матери». Каждая из них предназначалась для того, чтобы улавливать солнечный свет и перенаправлять его прямо на силовую станцию. Но по стечению обстоятельств солнце было частично скрыто пролетающими облаками. Гелиостаты вертелись на своих постаментах, пристраивая под нужный угол свои зеркальные поверхности, перестраивались, искали, снова перестраивались. Они были лишь квадратами из стали и стекла, нисколько не похожими на людей, но Питер был тронут их неодушевленной растерянностью. Как все существа во вселенной, они ждали только одного — неуловимого света, который даровал им цель.

В своей квартире Питер проверил, нет ли на Луче входящих сообщений. Он чувствовал себя виноватым, ожидая новых писем от Би, ведь сам-то он отправил свое последнее сообщение бог знает как давно. В том письме он убеждал ее, что счастлив узнать о ее беременности и что, конечно же, нет, он совершенно на нее не сердится. Остаток письма был посвящен каким-то подробностям миссии, он уже не помнил каким. Само письмо содержало строк пятнадцать, ну, может, двадцать от силы, а заняло несколько часов кропотливой работы в поте лица.

Это правда, что он не сердился, но его тревожило то, что он не чувствовал почти ничего, помимо стресса от своей неспособности ответить. Как трудно было в его теперешнем положении собрать чувства в кучу и дать им название. Превозмогая себя, он мог только попытаться разобраться в том, что происходит на Оазисе, и то лишь потому, что события, с которыми он столкнулся, происходили на одном пространстве с ним. Его ум и душа были заперты в теле, а тело находилось здесь.

Новость о беременности Би была сродни новости о знаменательном событии в жизни Великобритании — он знал, что это очень важно, но понятия не имел, что он должен или мог бы сделать в связи с этим. Он предполагал, что любой другой на его месте стал бы воображать сокровенные сцены отцовства: дитя на руках, телесное воплощение сына или дочери, прыгающее у него на коленях, выпускной ребенка в школе или еще что-то в этом роде. Он же мог бы вообразить себе все это лишь умозрительно, в самых общих чертах, как двумерные картинки в комиксах, намалеванных беззастенчивыми халтурщиками. Представить Би с ребенком внутри было вообще невозможно: еще и ребенка-то никакого не было, а если он пытался вообразить ее живот, то память прокручивала перед Питером старую пленку, на которой он видел плоский животик Би под футболкой, которую она надевала в постель. Если же он напрягался изо всех сил, то видел рентгеновский снимок костей таза, который мог принадлежать кому угодно, испещренный загадочными световыми пятнами, которые могли обозначать и похожий на личинку эмбрион, и метеоризм, и рак.

Ты должна быть предельно осторожна теперь, беречь себя, — написал он.

«Быть осторожной» и «беречь себя» — одно и то же, ставить эти два выражения рядом в таком коротком предложении — решение не идеальное, однако он долго выжимал из себя эти слова и он так думал, пускай так и останется. Впрочем, несмотря на искренность чувств, ему пришлось признать, что так могли написать и какая-нибудь тетушка, и брат.

И вот с тех пор он так и не сподобился написать ей другое письмо, несмотря на то что она засыпала его сообщениями. Не раз он принуждал себя сесть за стол и начать, но после слов «Дорогая Би» застревал — и больше ни с места. Наконец он уговорил себя написать несколько слов о посещении Большого Лифчика, но сомневался, что его жена ждет не дождется информации именно на эту тему.

Как ни странно, сегодня от нее не было ни слова. Питер надеялся, что ничего плохого не произошло. С Беатрис не произошло. В мире, похоже, постоянно случаются какие-то беды, с этим ничего не поделаешь.

Да, мир всегда кишит несчастьями и катастрофами, так же как он полон изящных достижений и прекрасных начинаний, которые пресса почему-то обходит стороной — не потому ли, что честь и довольство трудно запечатлеть на пленке? Но, даже допуская все это, Питер чувствовал, что депеши от Беатрис пугающе пестрят плохими новостями. Их было куда больше, чем он мог переварить. Когда слышишь о таком количестве бедственных событий, которые полностью перечеркивают твои представления о жизни, мозг просто отказывается воспринимать дальнейшее, цепляясь за старые реалии. Он принял то, что Мира вернулась к мужу, и то, что американский политик застрелил свою жену в бассейне. Он помнил, что есть в Оска-лузе маленькая девочка Коретта, потерявшая отца. Он принял, не без труда, и то, что приливная волна поглотила Мальдивы. Но, думая о Северной Корее, он представлял себе спокойный городской пейзаж, архитектуру в тоталитарном стиле и легионы граждан на велосипедах, едущих по своим обычным делам. Для катастрофических последствий циклона в его воображении места не осталось.