Окраина - Бентли Литтл

Припарковавшись возле ворот, Грегори вылез из машины и даже не стал ее запирать. Хотя отсюда ему не была видна разверстая пасть шахты, находившаяся за горой, но зато он мог видеть часть города – дома, взбирающиеся вверх по стене противоположного каньона по узеньким ниточкам, которые на поверку были дорогами.

Грегори медленно прошел через ворота кладбища.

МОЛОКАНСКИЕ УБИЙЦЫ.

Неужели люди действительно верят, что он и его семья виноваты в том, что происходит в Макгуэйне? Это выглядело невероятным, но он вспомнил фильмы и книги, в которых невинных новичков суеверные жители обвиняли во всем плохом, что происходило в их городе. На них нападали, избивали и линчевали, а дома сжигали до основания.

Ничего подобного здесь не случится.

Он об этом позаботится.

Грегори шел по каменистой почве между старыми памятниками на могилах, пока не оказался перед могилой отца. Посмотрел на выветрившийся камень памятника и слега покосившуюся могилу. Он не понимал, для чего пришел сюда. Грегори не принадлежал к тем людям, которые приходили к могилам в надежде поговорить с ушедшими. Он стоял и смотрел молча, думая не о смерти отца, а о его жизни, не о том, куда он мог уйти и что могло с ним там произойти, а о том, что происходило с ним, пока он был жив.

Он думал о батраках перед баром.

Молокосос.

Грегори вдруг понял, что жалеет отца, и это чувство было гораздо печальнее, чем чувство гнева. Он неожиданно ощутил себя подавленным, и ему захотелось поверить, что, если он сейчас заговорит с отцом, тот его услышит; но проблема была в том, что он считал, что подобные односторонние беседы нужны скорее живым, чем мертвым. От них живые чувствовали себя лучше. Мертвые мертвы, и, будь они в нирване, или в раю, или в могиле, превратившись в ничто, их уже не было на этом свете, они ничего не могли понять из того, что им говорили, да это было им не нужно.

Грегори посмотрел на памятник и вытер слезу в углу глаза. Надпись была такой старой, что если бы он не знал, что там написано, то никогда бы не смог этого прочитать.

Глубоко вздохнув, он прошел вдоль могил посвежее и остановился перед могилой Якова Петровина. Какое-то время смотрел на нее, а потом огляделся вокруг. Молоко грелось, и ему надо было домой, но он просканировал гребень горы, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Затем, поняв, что остался совершенно один, и поколебавшись всего мгновение, расстегнул ремень и ширинку своих «ливайсов», вытащил член и помочился на могилу священника.

Адам лежал на кровати и читал «Человека-паука», а в ушах у него звучала музыка. Сегодня к ним пришли друзья родителей – Пол и Деанна Мэтьюз, так что после обеда их с Тео отправили в свои комнаты, с тем чтобы они не мешали разговорам взрослых. Саша, как всегда, была где-то у друзей…

По мне, так чем длиннее, тем лучше.

Она, наверное, не вернется до… Бог знает когда.

Тео попыталась привязаться к нему, но Адам выгнал ее из комнаты и закрыл за нею дверь. А после этого надел наушники, чтобы не слышать ее нытья.

Жаль, что у него в комнате нет телевизора. Хотя бы черно-белого. Они выиграли в лотерею, все считали их богатыми, но его родители не делали ничего, кроме как тратили деньги на себя, любимых. У него все еще нет ни приличной стереосистемы, ни компьютера… ни телевизора…

А телевизор уже давно стал жизненной необходимостью. Особенно в такие вечера, как сегодня. Даже у Роберто он был. Но у его Ма что-то свербело в попе по поводу того, сколько времени они проводят у телевизора. Она дала ему прочитать статью о каких-то людях, которые спонсировали «Неделю с отключенным телевизором» – то есть неделю, во время которой все должны выключить свои телевизоры и заняться чем-то другим. Женщина-президент этой организации сказала, что после того, как она перестала смотреть телевизор, у нее появилось больше времени на то, чтобы вязать, читать и играть в «Балду»[67].

Тогда Адам подумал, что их время перед телевизором урежут еще больше, но, на его и Тео счастье, на их сторону встал отец. Он высмеял женщину, написавшую статью, и сказал, что она узнала бы гораздо больше полезного, наблюдая PBS[68], чем сидя в молчащем доме за вязанием.

– А ее книги – это наверняка всякая романтическая заумь.

После этого родители заспорили, но все закончилось тем, что Па разрешил им смотреть телевизор без всяких ограничений, а не всего два часа в сутки, как было раньше.

Но тем не менее телевизора у него в комнате так и не было.

Адам закончил «Человека-паука» и перешел к «Халку»[69], которого дал ему Скотт. Но потом эта книга тоже кончилась, как и музыка в наушниках.

Ему было скучно и хотелось пить, поэтому мальчик отбросил в сторону комиксы, снял наушники и осторожно подошел к двери, слегка приоткрыв ее. Нельзя сказать, что ему вообще запретили спускаться вниз и не показываться на кухне, но интереснее было думать, что произошло именно так, поэтому он стал обдумывать путь, который позволит ему незамеченным добраться до кухни, проникнуть туда и стащить банку коки из холодильника.

Адам внимательно осмотрел холл, чтобы убедиться в том, что там нет Тео, и приблизился к лестнице. Внизу он слышал жужжание голосов взрослых, но никого из них не было видно. Все они сидели в гостиной – он смог рассмотреть край головы Ма, сидевшей на ближайшем конце дивана. Адам раздумывал, не проникнуть ли на кухню этим путем, но тогда ему придется пробраться мимо угла гостиной, а потом через столовую – и его обязательно кто-то заметит. Даже если он согнется в три погибели и попытается спрятаться за мебелью.

Поэтому он решил воспользоваться путем полегче и попасть на кухню через холл.

По голосам взрослых Адам понял, что все они немного навеселе. Видимо, поэтому ему удалось успешно пробраться на кухню, пройдя через открытую дверь в столовую, и его никто не заметил. На столе в кухне стояла тарелка с остатками кукурузных чипсов и пустой соусник из-под сальсы[70]. Адам засунул пару чипсов в рот и стал их сосать, а не грызть, чтобы хруст его не выдал.

Он открыл холодильник, вытащил банку коки и двинулся тем же путем обратно, захватив на обратный путь еще несколько чипсов. На краю столовой мальчик на секунду остановился и прислушался к разговору, надеясь услышать, что родители говорят о нем и о его сестрах.