Третий рейх на наркотиках - Норман Олер

16 января 1945 года ставка «Адлерхорст» была эвакуирована. Второе наступление в Арденнах завершилось неудачей. Подавленные пациент и его личный врач приехали поездом в столицу и вместе с ближайшим окружением расположились в бункере под зданием Имперской канцелярии – последнем пристанище Гитлера в его бегстве от реальности. До этого однажды Морелль жаловался в письме, что за прошедшие годы он приезжал в Берлин всего дважды, и оба раза на пару дней, и больше чем по полгода не виделся с женой. И вот он снова оказался на берегу Хафеля и Шпрее, но теперь ему пришлось, словно кроту, забраться под землю. 17 января 1945 года, на следующий день после их приезда, Красная армия взяла Варшаву. Войска Сталина неудержимо продвигались вперед.

30 января 1945 года, ровно через 12 лет после прихода национал-социалистов к власти, Красная армия захватила плацдарм на западном берегу Одера, в районе Кюстрина, создав тем самым непосредственную угрозу Берлину. Во время совещания, состоявшегося в тот же день следом за последним выступлением фюрера по радио, Гитлер снова проявлял признаки эйфории.

3 февраля 1945 года на столицу рейха было сброшено 2264 тонны бомб. Погибло 22 000 человек. Линии метро получили повреждения в 50 местах. На станции метро «Бель-Альянс-плац» (сегодня «Халлешес-Тор») бомба попала в битком набитый поезд наземной железной дороги, только что отошедший от перрона. Небо окрасилось в кроваво-красный цвет. В густых клубах дыма метались фигурки выживших. На здании Силезского вокзала несколько часов висело большое полотнище с надписью «Мы хотим мира, так или иначе!»[480]. Здание Военно-медицинской академии на Инвалиденштрассе, где Ранке когда-то проводил свои исследования, являло собой печальное зрелище: обугленные балки перекрытий, пустые глазницы окон, испещренная воронками спортивная площадка, сгоревшие ряды стульев в аудиториях, дымящиеся остовы стен. Истошно выли сирены, неистово стреляли зенитки, люди прятались в щелях и траншеях[481]. Спустя 11 дней бомбардировочная авиация Союзников сровняла с землей центральную часть Дрездена, где скопились сотни тысяч беженцев.

Тем временем фармакологические запасы в фюрер-бункере, похоже, подходили к концу. По крайней мере, этим можно объяснить, почему в записях Морелля перестали упоминаться некогда столь любимые фюрером вещества. 17 февраля он записал: «Ф. хочет обойтись без успокоительного»[482]. Кроме нескольких ампул изготовленного им самим препарата из печени, у него практически ничего не оставалось[483]. Симптомы, которые проявлялись у Гитлера в те недели, указывали на абстиненцию: усилился тремор, наблюдались признаки быстрой деградации организма. Во время его последнего выступления перед гаулейтерами 24 февраля 1945 года ему явно недоставало знаменитой силы убеждения. На посетителей он производил тягостное впечатление: передвигался согнувшись, при разговоре брызгал слюной. Его заявления о новом чудо-оружии военно-морского флота – соединении Хейе, – которое способно добиться перелома в войне, уже никто не воспринимал всерьез. В тот же день Морелль послал письмо в Имперское министерство внутренних дел с просьбой разрешить ему использовать новые стероиды собственного изготовления: два препарата из надпочечников и гипофиза[484]. Эта просьба осталась без ответа. Ее возможная причина: лейб-медику было все сложнее доставать в Берлине медикаменты для «Пациента А». Его помощники рыскали по лежавшему в руинах городу: «Только в 6-й аптеке (1-я у Зоопарка) они сумели оформить заказ […]. Сейчас медикаменты трудно достать даже для главного санитарного склада Главного управления СС, поскольку многие фармацевтические фабрики разбомблены»[485].

С Мореллем произошло то, что является самым страшным сном драгдилера: он вдруг лишился возможности доставать требуемые препараты. «На протяжении последних 4–5 дней пациент пребывает в состоянии глубокой задумчивости и выглядит усталым и сонным. Он хочет попытаться обойтись без успокоительного», – прокомментировал Морелль возникшую проблему. И обеспокоенно добавил: «Фюрер ведет себя со мной странно – говорит коротко и с раздражением»[486]. Данные записи не являются прямым доказательством, но многое указывает на то, что в последние месяцы 1944 года Гитлер приобрел зависимость от юкодала и впоследствии плохо переносил его отсутствие. Открыто в последние недели жизни в бункере под Имперской канцелярией он об этом никогда не говорил. Судя по некоторым признакам, Гитлер постепенно пришел к пониманию того, что он позволил сделать со своим здоровьем и в каком фармакологическом тупике оказался.

Близился конец войны, и Гитлер лишился возможности абстрагироваться от реальности. С большим трудом, испытывая нестерпимые боли, он перемещался из своих апартаментов в комнату для совещаний и обратно по коридорам катакомб с низкими потолками, склонившись вперед, подволакивая ноги, сильно кренясь вправо и держась за холодные стены. У него уже не было сил демонстрировать бодрость и уверенность в себе. Без юкодала и других веществ, на которые был настроен его организм, неспособный в их отсутствие вырабатывать эндорфины, он представлял собой лишь оболочку в мундире, запятнанном рисовым отваром. Производство допамина и серотонина пришло в плачевное состояние. Прекратились всплески хорошего самочувствия, он утратил всякую защиту от грозного внешнего мира и стал чрезвычайно уязвимым. И хотя его все еще окружали бетонные стены, хранившего его покой ранее химического бункера больше не существовало.