Хевен, дочь ангела - Вирджиния Клео Эндрюс

– Я люблю тебя, дорогой мой, сладкий. Чем скорее эта девчонка выучит свои уроки, тем скорее эта постель будет наша, твоя и моя.

– Иисусе, – пробормотал Кэл, и на этом беседа закончилась.

Это было ужасно – спать между мужем и его женой и знать при этом, что ему тошно от моего присутствия. Так он никогда не полюбит меня, и я буду целиком зависеть от его расположения ко мне. А без этого мне трудно будет сносить Китти и перепады ее настроения. Может, тем самым Китти хочет добиться того, чтобы он никогда не полюбил меня? Неужели такое возможно?

Я лежала и всхлипывала, произнося про себя имя матери – той, которую похоронили в горах, где волки воют на луну и ветер поет в листве. О, сейчас бы домой, и чтобы бабушка была жива, и чтобы Сара стояла и выпекала бисквиты, и чтобы дедушка возился со своими деревяшками, и чтобы Том, Фанни, Кейт и Наша Джейн носились по поляне.

Я стала подумывать, что рай находится в Уиннерроу, а ад мне только предстоит изведать.

Да нет, так не должно быть. Не должно, если я добьюсь, что Китти полюбит меня и поверит в меня.

Не должно, если мне удастся убедить Китти, что я не сделаю ничего страшного, если она позволит мне спать одной на софе. Боль раздраженного тела отпустила, и я провалилась в глубокий и благодатный сон.

Я словно продолжала жить высоко в горах, в Уиллисе, потому что сидевший у меня в голове утренний петушок разбудил меня ни свет ни заря.

Проснулась я невыспавшейся, больной. Тело болело при каждом движении. Видения купания в горячей воде остались у меня в голове, будто ночной кошмар, но обожженная кожа служила доказательством того, что ванна с кипятком была явью. Встроенные в меня часы подсказали, что сейчас пять утра. Я подумала о Томе: он сейчас рубил бы дрова во дворе или пошел проверять, не попалась ли добыча. Редко бывало, чтобы там, в Уиллисе, по которому болело у меня сердце, я проснулась, а Том бы еще спал. Еще ничего не понимая спросонья, я потянулась рукой туда, где должна была быть Наша Джейн, – и моя рука наткнулась на волосатую кожу. Я отдернула ее и проснулась окончательно. Я обвела глазами комнату, минуя распластавшихся на широкой кровати Китти и ее мужа. Слабый утренний свет проникал через оконные занавески.

С трудом управляя больным телом, я аккуратно перелезла через Кэла, сочтя за лучшее рискнуть разбудить его, а не Китти. Оказавшись на полу, я осмотрелась вокруг. Чем-то я восхитилась, а некоторые вещи неприятно поразили. Например, то, как Китти беспорядочно побросала свою одежду на пол, да так ее там и оставила. Нет, мы в своей избушке такого не позволяли себе. И все настоящие леди, про которых я читала в книгах, никогда не бросали одежду на пол. И это Китти, которая только и говорила, что о чистоте и порядке! Я тут же подумала, что Китти, значит, не боится, что в одежду заползут тараканы или еще какая-нибудь гадость. А мне всегда приходилось думать об этом, когда я вешала одежду на гвоздь. И все-таки она не должна так делать. Я подняла с пола ее одежду и аккуратно повесила в ее шкаф, заодно полюбовавшись висевшей там прочей одеждой.

Тихонько выйдя из спальни, я аккуратно закрыла дверь и вздохнула с облегчением. Нет, я не смогу спать между мужем и женой, это неправильно.

Какая тишина стояла в доме! Я прошла по коридору в ванную и посмотрела на себя в зеркало высотой от пола до потолка. О, бедное мое лицо! Красное, опухшее. Когда я потрогала его, то в одних местах кожа оказалась мягкой, в других – жесткой, воспаленной. Лицо было покрыто сыпью, от этого его жгло, а в пятнышках покрупнее виднелась кровь, словно я расцарапала себя ночью. Слезы отчаяния поползли у меня по щекам. Что же, я больше не буду теперь симпатичной?

Как там говаривала бабушка? «Надо принимать как есть и искать лучший выход».

Что ж, ничего не поделаешь, надо смириться. Снимать ночную рубашку, поднять руку, двинуть ногой – все доставляло мне боль. Кожа болела от любого движения. Как же мне удалось проспать в таком состоянии? Или я настолько обессилела, что и боли уже не чувствовала? Но ночь не принесла мне особого отдохновения, потому что снились плохие сны про Тома, Кейта и Нашу Джейн. Остались неприятные впечатления от первого пользования этим розовым сиденьем, и я не решилась нажать на спуск. Потом я стала поспешно распутывать невообразимый беспорядок на голове.

Сквозь тонкие стены, отделявшие ванную комнату от спальни, до меня донеслось ворчание Китти, словно новый день, не успев начаться, уже принес ей массу проблем:

– Где, черт побери, мои шлепанцы? А где эта чертова глупая девка? Надо запретить ей вообще пользоваться горячей водой, вообще запретить!

Кэл ровным, спокойным голосом пытался урезонить Китти, словно та была избалованным маленьким ребенком.

– Ты помягче с ней, Китти, – увещевал он. – Это ведь ты хотела ее, не забывай об этом. Только вот почему ты настаиваешь, чтобы она спала с нами, – это до меня никак не доходит. Девочка в ее возрасте должна иметь свою комнату, обставленную, чтобы она ее украшала, мечтала в ней, имела свои секреты.

– Никаких секретов! – не унималась Китти. Кэл продолжал говорить в том же тоне, словно не слышал, что выкрикнула Китти, и мои надежды крепли.

– Я был с самого начала против. Но мне жаль ее. Особенно после того, что ты с ней сделала вчера. А увидев их жилище, все эти напрасные попытки сделать его уютным, я считаю, что мы сделали благое дело. Китти, если даже тебе не хочется убирать свой гончарный круг и прочую ерунду, мы смогли бы поставить в ту спальню кровать и приличный шкаф, потом ночной столик, лампу и, может быть, письменный стол, где она могла бы готовить уроки. Ну, Китти, а ты что скажешь?

– Я скажу «нет».

– Дорогая, она, кажется, неплохая девочка, очень милая.

Он пытался убедить ее, может, с помощью поцелуев и объятий. По тому шуму, который они производили, я могла представить, что он делает.

И вдруг удар. Я слышала отсюда оплеуху.

– Ах, ты думаешь, что она хорошенькая, да? Ты уже успел заметить, а? Ничего у тебя не выйдет, так и знай! У меня хватает терпения и выдержки, но я не позволю тебе заигрывать с ребенком, она будет нам дочерью.

Как же громко она кричит!

– Ты больше не распускай руки, Китти, – произнес Кэл спокойно, но твердо. – Я многое от тебя терплю, но руки распускать не позволю. Если ты не можешь прикасаться ко мне с любовью и лаской, то лучше вообще не прикасайся.

– Дорогой, да разве я больно?

– Не в этом дело – больно или нет. Главное, что я не люблю женщин, которые распускают руки, а также таких, которые вечно кричат, повышают голос. К тому же у нас стены толщиной с бумагу. Я уверен, что Хевен думает, будто ты относишься к ней хорошо, как мать к дочери, которую любит. Но это надо же – класть ее в постель с родителями. Она же не сосунок, а взрослая девочка, Китти.