Ночь с четверга на пятницу - Инна Тронина

Василенко позвонил в старинный колокольчик и приказал вбежавшему парню призывного возраста, стриженному под ноль.

— Возьми! — И отдал ему свинью. — Завтра на дачу увезите — гадит много. — Потом обратился к Аргенту. — Ну, что, пойдём доклад слушать? Разумеется, ты — через стенку. Потом выскажешь свои соображения. Вижу, до сих пор гордишься мнимой победой над Озирским и его красавицей-заместителем. Но пора, приятель, заиметь новые заслуги. И друзей впредь выбирай нормально, а то тебе с ними не везёт по жизни. Твой закадычный кент, ещё на заре туманной юности, увёл жену. Да ещё сбежал с кредитом, полученным под залог твоей же квартиры в Новосибирске. А тебя в тублечебнице бросили помирать. Да, ты отомстил потом, так ведь деньги-то всё равно пропали, и сын упал в колодец… Теперь вот Воронович. Не много ли? То ты свирепый до идиотизма, то добренький до маразма. Слишком доверчивым, Митяй, быть нельзя. За каждым шагом нужно следить, особенно если чувак надрывно в верности клянётся. Вот на это обязательно обрати внимание. Пока ты платишь, будешь тут работать. А мы станем прикрывать тебя. Мы ж дуболомы, а ты — человек новой формации. Думать должен, а не только на нас надеяться. Мы — крыша, а крыше мозги не полагаются. Её функция — защищать. Сумел упустить компру — сумей вернуть, иначе и на тебя управа найдётся. Подожди меня в холле, пока переоденусь…

— Золотые ваши слова! — Аргент говорил с язвительным смирением. — Крыша действительно не должна думать…

— Ты, умник, не объяснил мне главное. Откуда узнал об этом досье, да ещё во всех подробностях? Так может быть только в одном случае — если ты его сам и составил, — улыбаясь в свои щёгольские усы, заметил Алексей.

Сейчас, одетый в белоснежный, с разноцветными полосами, спортивный костюм, он был особенно похож на знаменитого предка.

— Я? Составил на самого себя?.. — Удивление Аргента выглядело искренним. — А зачем мне это надо-то? Проще застрелиться!

Они подошли к зеркальному, устланному коврами лифту, который мгновенно перенёс их в кабинет. По широкому, сверкающему коридору они шли в ногу, как солдаты. Спортивный костюм Аргента был выдержан в его излюбленном тоне чёрного серебра.

— А это ещё глянуть надо, на кого там больше нарыто — на тебя или на нас с братом. Стал бы я из-за «синюков» своих ребят, как собак, гонять! — Генерал указал на небольшую дверку рядом с широким входом в кабинет. — Иди туда и слушай. По телику всё увидишь. Потом поговорим, профессор! — с невыразимым презрением выдавил Алексей, намекая на научное прошлое нынешнего «авторитета».

Тот, стиснув зубы, выполнял его приказания, хотя внутри всё кипело. Аргент давно уже отвык сдерживать свои эмоции, но здесь, в Москве, находясь в полной власти генералов, иначе поступать не мог.

Он пришёл в угол небольшой комнатки, вся обстановка которой состояла из кресла и журнального столика, да на стене висел плазменный экран. Аргент неторопливо взял со столика пульт, нажал нужную кнопку. Через секунду на экране возник огромный кабинет, находящийся рядом, за стеной. Генерал велел гостю слушать переговоры с подчинёнными, но в любой момент мог нажатием укреплённой под столом кнопки отключить передачу изображения и звука на экран.

Кабинет располагался на седьмом этаже, под зимним садом. Устланный, как и все другие помещения, драгоценными коврами ручной работы, обставленный в дубово-бронзовом консервативном духе, он был перегружен хрусталём. Кроме люстры, Аргент заметил торшер в углу и бра на стене. Переливались и толстые стёкла в книжных шкафах, стоящих тут для полноты интерьера, потому что вряд ли эти тома с позолоченными корешками кто-то брал в руки. Кожаные кресла и диваны образовывали квадрат вокруг полупрозрачного журнального столика. Рабочий массивный стол был отодвинут к двум высоким окнам, за которыми мерцало звёздами московское небо. В простенке покачивала резными листьями недавно доставленная из Южной Америки пальма.

Алексей Григорьевич, войдя, тут же зашторил оба окна, дёрнув за шёлковый шнурок у косяка. Потом уселся за столик, достал мобильник. Напольные часы гулким боем возвестили о времени — восемь вечера. А потом долго, с шипением, остывали, постукивая древним маятником.

Наблюдая эту картину на экране, Аргент между делом подумал, что все люди тленны, а вот эти часы — вечны. Они ходили и били точно так же несколько веков назад, когда в креслах сидели господа в камзолах и париках. А вместо плазменных экранов публику услаждали романсы под клавесины и домашние театры.

Переживут часы и их с братьями-генералами. Точно так же будут отбивать, шипеть и тикать, когда другие важные персоны поведут рядом с ними свои переговоры. И, как бы ни были они одеты, какие чудеса техники ни использовали бы для работы и развлечений, всё равно останутся смертными. А Вечные Часы будут взирать на них с тем же горделивым равнодушием…

Алексей Григорьевич между делом успел расставить фигурки на шахматной доске, сделанной из жёлтого и коричневого янтаря. Но партию «сам с собой» начать не пришлось, потому что вошёл младший брат, тоже в спортивном, только чёрном, костюме. А с ним — молодой мужчина, держащий под мышкой папку. Присутствуй здесь Люба Жестерова, она признала бы в нём майора Ермолаева, перехватившего её восемь дней назад у входа в массажный салон.

В отличие от генералов, майор был в деловом костюме с иголочки, и сейчас он больше напоминал бизнесмена средней руки. Ермолаев застыл около журнального столика, ожидая, пока усядутся генералы. Наблюдавший за ним по телевизору Аргент видел, как дёргается щека майора, как дрожит его правая бровь, а карие глаза наполняются тоской.

Отметив про себя, что Ермолаев, похоже, не в восторге от генералов, и это надо иметь в виду, Аргент устроился удобнее и продолжил просмотр. Не отводя взгляда от экрана и не выпуская пульта из рук, он встал, проверяя, заперта ли дверь в комнатку. Потом вернулся в кресло и закинул ноги на столик.

— Садись, Сергей! — пригласил Алексей Григорьевич майора.

Тот торопливо опустился на кожаный диван, мгновенно раскрыл папку. Братья, развалившись, приготовились слушать.

— Всех упустили или кто-то ещё остался из той весёлой компании? Я не имею в виду Стефана Силинга и мадемуазель Сюзанну — к ним нужно искать другой подход. — Но Жестерова, Зимин, Бушуев, Возыхова…

— Виноват, — робко вставил Ермолаев. — Жестерова и Зимин допрошены. Автомобиль Бушуева осмотрен тоже. Произведён обыск в его съёмной квартире, в Тушино. Что касается Полины Возыховой, то вряд ли она могла знать больше Жестеровой и Зимина.

— Почему же они с отцом в спешном порядке покинули Москву?

Алексею хотелось на ком-то сорвать свою злость, хоть мысленно он и согласился с доводами Ермолаева.

— В тот же день, когда вернулся Бушуев, Возыхов с дочкой исчезли. Похоже, с ними был и Павел — ведь домой он не вернулся. Судя по детализации звонков, Полина один раз связалась с ним, и после этого Бушуев изменил маршрут. Направился, кстати, в Коломенское, где проживают Возыховы. Вам был дан приказ во что бы то ни стало задержать его, а вы обделались! Позволили уйти наиболее важной на данный момент фигуре! И теперь никаких данных нет — по крайней мере, важных. В «тачке» Бушуева ничего интересного не нашли, на квартире — тоже. Жестерова и Зимин оказались не в курсе, зачем их собирали в ресторане и пытались представить московскому бомонду как друзей Стефана Силинга. Бушуев здесь, конечно, не главная фигура, а важное передаточное звено. Потому и прятали его в спешном порядке, ну а девчонку уж заодно. А то ведь можно было на Бушуева через неё нажать. Шестнадцатилетнюю козу всегда есть за что «закрыть». А условием освобождения сделать явку Бушуева. Но у вас пусто! Неизвестно даже, куда и как они выехали, Билетов ни на имя Бушуева, ни на имя Возыхова не покупали — ни на самолёт, ни на поезд. Скорее всего, на машине ускользнули под шумок.