Место для нас - Фатима Фархин Мирза

* * *

Он думал о разном, он многого боялся и о многом мечтал, но даже представить себе не мог, что Амира предложит встретиться наедине. Он не мог вообразить, что так быстро ответит и ни гордость, ни сомнения не удержат его – он скажет «да». Ему самому было противно: столько работы проделано, чтобы убедить себя в том, что она ему больше не нужна, что он не хочет даже слышать о ней, – и такая быстрая капитуляция.

На его тарелке кусочек цыпленка и самоса. Ему следовало бы поесть, но руки дрожат. Он не мог смотреть на нее, пока она говорила. Но когда она отошла от него, он взглянул ей вслед. Ее стать привлекала всеобщее внимание. «На другой стороне отеля есть двор, куда можно добраться по длинному коридору. В это время там ни души», – сказала она. Тот же коридор, который вел в бар отеля. «Мы можем встретиться там?» – спросила она.

Он не знал, что ответить. Поэтому она продолжала, добавив, что, может быть, когда официальная церемония закончится, когда все положенные речи будут сказаны, и люди сядут ужинать, и всем будет не до них… У нее был план. Возможно, она надеялась, что он будет там, чтобы вместе с ней его осуществить.

К тому времени как она исчезла в главном зале, он перестал верить в происходящее. Неужели они снова встретятся. Неужели даже если они не скажут друг другу ни слова, они по‐прежнему будут чувствовать взаимное притяжение и интерес. Уже три года подряд вспоминая их последние разговоры, он злился при мысли о том, что его бросили. Но вот он увидел ее – темную зелень платья с красной отделкой, золотые туфельки, на которых сконцентрировался во время разговора, – увидел, и злость стала чем‐то неважным – так восхитительна была Амира. У него появился шанс оказаться там – в том месте, которое будет принадлежать им двоим.

* * *

Хадия, как и велела мама, села от Тарика на таком расстоянии, чтобы между ними могли уместиться две ладони. Она постаралась не смеяться чересчур громко, не притрагиваться к нему, избегала казаться, как говорила мама, бесстыдно нетерпеливой в желании поскорее выйти замуж. Как абсурдно ожидать от женщины, что она соглашается на брак, но не будет показывать, что хочет этого на самом деле. И что она должна по меньшей мере казаться невинной. Хадия никогда не понимала, чем так опасна женщина, которая хочет этого и не боится это показать. Но сейчас, на возвышении, она покорилась наставлениям мамы, вспомнив, как та твердила: «Ты сама выбрала мужа. Он не шиит. Пожалуйста, пощади родителей, не показывай так очевидно, что это брак по любви».

Она выходила замуж за того, за кого хотела. Мать могла твердить это тоном обвинителя, но факт оставался фактом: Хадия победила в самой важной битве, которая определит остаток ее жизни.

Когда Амар сбежал, они с Тариком только начали встречаться. Даже сейчас она не уверена, было ли это совпадением, но то, что раньше дремало в их дружбе с Тариком, неожиданно расцвело и укрепилось. Сначала Хадия колебалась. Быть с ним. Возможно, выйти замуж за него. Он не хайдарабадец и не шиит. Он не говорил на урду. И хотя был во многих отношениях близким ей, он все же вовсе не ревностно относился к своей вере, что было необычным для Хадии. В колледже он курил травку и пробовал алкоголь. Не чувствовал себя виноватым, когда они стали проводить время вместе, тогда как она чувствовала. Он молился. Но строго соблюдать все правила было сложно для него.

Рядом с ним Хадия стала лучше понимать, что такое свобода выбора, что для нее действительно важно сохранить, а что было всего-навсего привычкой, перешедшей по наследству, принятой на веру. Она открывала мир снова и снова и приходила в восторг от этого. Пост был важен. А проклятия не имели значения.

Она глубоко уважала обычай носить хиджаб, но сама его не надевала. Ее вера стала исключительно личным делом. Какая разница, во что верили другие? У нее были друзья, принадлежавшие к другим религиям, и были друзья-атеисты. Она могла находиться в комнате, где люди пили спиртное. Сама она могла пить воду и не делать из этого трагедии. Могла хранить в сердце исламскую веру, как и веру в то, что каждый человек имеет право выбирать, кого и как любить, и эта вера была в полном согласии с ее религией: каждый индивид имеет право делать выбор, и долг каждого – сопереживать другому. Разве в Коране нет стихов: «Мы создали вас из многих племен, так что вы можете знать друг друга»?

Семья внушила ей весьма своеобразные верования и весьма своеобразным способом. Молодой женщиной она не знала, молится ли она, касаясь лбом земли, потому, что мама напомнила о молитве, или по своему желанию. Дружба с Тариком позволила ей расширить горизонты и при этом остаться собой. Не то чтобы они часто делали один и тот же выбор или понимали выбор друг друга. Он мог не провожать ее в мечеть во время первых десяти дней мухаррама, но не включал радио, когда они ехали куда‐нибудь в один из этих дней. Ради нее он в день ашура носил черное. Любя друг друга, они признавали, что у них есть отличия, что они не единое целое.

Теперь каблуки сестер Тарика стучали по ступенькам, когда они поднимались на помост. Сестры обняли сначала ее, потом Тарика и расселись на поставленных для гостей диванах, рядом с новобрачными. Дальше свадьба будет продолжаться именно так: гости будут подниматься группами, некоторое время сидеть с ними, а потом покидать помост. Она наклонилась, чтобы вытереть помаду с подбородка Исры, младшей сестры Тарика. В их присутствии Хадия чувствовала себя непринужденно. Она хотела, чтобы Тарик испытывал то же самое, хотела, чтобы он встретил Амара и подумал так же, как она об Исре: эта семья будет моей. Брат моей жены – мой брат.

* * *

– Закуски невкусные? – спросила мама у Амара, когда тот отставил тарелку.

Она внимательно изучала его, и он вспомнил, почему вообще подошел к буфетным столам: он успел выпить виски и хотел заесть чем‐то, чтобы замаскировать запах. Прежде чем ответить, он отвернул голову.

– Я не голоден.

– Все в порядке?

– Да.

– Sachi? – спросила она на урду. – Правда?

Всего одно слово, но это был прямой намек на то, что его ответ не был честным и что ей нужно допытаться, не солгал ли он.

– Правда.

Мама улыбнулась:

– Я бы хотела познакомить тебя кое с кем из моих подруг.

– Подруг? – удивился он.

Амар никогда не видел, чтобы у мамы были подруги. Только женщины из общины, которые по обычаю собирались в одних и тех же залах мечети на одни и те же мероприятия и после многих лет по навсегда заведенному порядку могли называться кем‐то вроде приятельниц.

Мать схватила его руку и потащила к главному залу.

– Думаешь, только у тебя могут быть друзья? – пошутила она.

Амару неожиданно стало жалко мать, жалко, что, может быть, единственное, что у нее было общего с этими женщинами, – переезд в одно и то же место и стремление найти пристанище.

– Ами? – мягко спросила мама. – Что нам следует говорить? Где ты был?