Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

* * *

После смерти, как и при жизни, тело Альфреда не знало покоя. Кладбище Кетвиг-Гейт было стерто с лица земли, чтобы дать место новой железнодорожной станции. Как и в случае с его отцом – чьи останки переносили так много раз, что в конце концов потеряли, – праху «пушечного короля» пришлось перемещаться, отодвигаясь от непрерывно растущего города, который и на карте-то возник благодаря Круппу. Только в 1956 году появился постоянный склеп. Его правнук, Альфрид, решил, восстанавливая честь династии, соединить всех семейных покойных. Младший брат Альфрида Экберт был найден под крестом вермахта в Италии, а кости остальных Круппов были собраны и повторно захоронены в Бреденее, престижном пригороде Эссена.

Это кладбище частное, охраняемое и вызывающее трепет. Дорожка из розового гранита вьется по безукоризненно опрятному парку, мимо тюльпанов и вечнозеленых растений. Затем внезапно начинаются места захоронений – потрясающее зрелище огромных, одетых в черный мрамор надгробий. Под одним камнем покоятся вместе Густав и его жена, Берта; в изножье – их павшие сыновья. Торговая марка Круппа выгравирована на склепе сына Альфреда – Фрица. И надо всем этим нависает тень монумента самому Альфреду. Старый «пушечный король» опять возвышается над Круппами: его гробница, восходящая ярусами, имеет в высоту двадцать футов. На мраморных выступах располагаются бронзовые фигурки, словно оберегая могилы. Некоторые из них – ангелы, а один – огромный, припавший к земле орел. Поскольку орел держит в когтях венок, можно предположить, что он скорбит, хотя выражение его отнюдь не печально. Оно тревожит. Орел, как кажется, в ярости.

Итак, мы подошли к Фридриху Альфреду, он же Фриц Альфрид, он же Фриц – самый успешный, самый обаятельный, в то же время самый непонятный (если не считать его внука Альфрида) из всех Круппов. В современном черном склепе Фрица в Бреденее отсутствует небольшая мемориальная доска из красной меди, которая была прикреплена к надгробию. Сомнительно, что начертанные на ней слова «Прощаю всех своих врагов» произнес именно Фриц, однако это вполне в его духе. Он неизменно был великодушным и щедрым. Отделить его от грозовых туч, которые его окутывали, дело нелегкое, а неуклюжие попытки агентов по связи с общественностью навести глянец на этот образ бесполезны. То были годы, когда фирма осознала важность своей репутации за рубежом. Заказная статья, которая была опубликована в американском еженедельнике «Аутлук», дает некоторое представление о методах имиджмейкеров на рубеже веков. Описывая заботу концерна о рабочих, автор по имени Эдвард Стейнер писал 25 января 1902 года: «Я бывал среди многих великих, титулованных и коронованных особ, но редко склонялся перед кем-либо с большим почтением, чем перед этим загруженным делами бизнесменом, который при всей своей занятости находил время думать о тех, кто помог создать его благосостояние.

– Вы приехали из Америки, чтобы встретиться с нами. Это очень любезно. Что вы хотите увидеть – мирную или военную продукцию?

– Вашу сердечную продукцию, господин Крупп, – ответил я, и на довольно суровое лицо сошла улыбка».

Маловероятно, чтобы Стейнер когда-либо в глаза видел единственного наследника единственного собственника, чье лицо, кстати, было совсем не суровым. Но Фриц и в самом деле был привержен своим институтам благосостояния, направленным на улучшение участи крупповцев. Он действительно пошел против скаредных традиций «баронов дымовых труб», став необычайно щедрым филантропом, – таких не было в Руре ни до, ни после него. Ему была близка просвещенная индустриальная политика, он не терпел насилия, международным символом которого сделала его насмешница судьба. Однажды он сказал Вильгельму II: «Мое состояние – это мое проклятие. Без него я посвятил бы свою жизнь искусству, литературе и науке». Однако факт остается фактом: число врагов, которых обещала простить надгробная плита, тех, что осаждали его при жизни и радовались его смерти, поистине огромно. После похорон крупповской полиции приходилось круглосуточно охранять могилу от осквернения. Отчасти эта ненависть проистекала из его эффектного конца; отчасти была знамением времени. Ни один из «пушечных королей» – кстати, в отличие от отца, он питал отвращение к этому прозвищу, но оно прилипло к нему все равно, – никто из них не мог бы избежать такой дурной славы конца века. Но более всего непримиримая враждебность, сконцентрированная на этом проницательном, ранимом, замкнутом человеке, была частью его наследия. Ветер посеял отец; сын был обречен пожинать бурю. Она не тронула бы его только в том случае, если бы он был пустым местом. А уж ничтожеством его никак не назовешь. Он был более даровитым, чем Альфред, хотя и в других отношениях.

В юности его одаренность была хорошо замаскирована. Внимательный взгляд, восприимчивый к тонкостям, смог бы почувствовать за серым фасадом скрытые силы. Отец не обладал такой проницательностью и до самой смерти испытывал большие сомнения в отношении своего наследника. Проще говоря, Альфред хотел еще одного Альфреда. Два «пушечных короля» не могли быть меньше похожи друг на друга. Альфред стал герром Круппом в четырнадцать лет. Фридрих Альфред оставался Фрицем всю жизнь. Несмотря на воображаемые болезни, Альфред имел характер крупповской стали. И, несмотря на здоровый вид, сын его был награжден букетом болезней, постоянно страдал от высокого кровяного давления и астмы, а это, как считала его обидчивая мать, могло быть результатом того, что он родился в загрязненном сажей воздухе фабричной территории. Старший Крупп был костлявым и вспыльчивым. Мальчик же был упитанным, близоруким и тихим, и его единственным настоящим интересом в детстве было естествознание. В юности он проводил много времени, наклеивая ярлыки на образцы флоры и фауны или проверяя свой вес и потом закатывая глаза от результатов.

Большой Крупп был в ужасе. Торжествуя по поводу рождения наследника-сына, он дал его имя своему самому мощному паровому молоту того десятилетия. И вот его надежды, как и огромный молот, разрушены. Династия казалась обреченной – он породил бездельника. Одно время Альфред всерьез думал лишить мальчика наследства и сделать из него джентльмена-фермера. Потом, когда Фриц достиг юношеского возраста и его здоровье улучшилось, отец передумал. Вместо того чтобы отрекаться, он будет учить мальчишку. С гербариями покончено, с официальным образованием тоже. Только-только Фриц распрощался с частными домашними учителями и начал с удовольствием посещать эссенскую гимназию, как отец, к его смятению, приказал ему покинуть школу.

Тут были разные мотивы. Один чисто эгоистический. Отец любил своего ласкового сына; как он писал одному из членов правления, Фриц был его «единственным мальчиком» и провел большую часть своего детства «с моей женой далеко от меня». Мысль о том. что он будет лишен ценных часов общения, пока Фриц находится в школе, раздражала его. Будучи Альфредом, он дал рациональное разъяснение своего дикого приказа. Для него все было ясно: единственный собственник мог дать бесценную информацию, факты и понимание, которые не найдешь ни в одной учебной программе. Он будет директором гимназии для своего сына. Он писал: «Лучшее, что я могу сделать для Фрица, – а мое мнение, что это будет для него более ценно, чем получение наследства, – это посоветовать ему собрать и подшить все мои записи, чтобы он понимал смысл моей карьеры и избавил себя от лишних тревог и ошибок в будущем».