Малышкина и Карлос. Магические врата - Андрей Денисов

Алиса насыпала зерен в ручную мельницу, и через минуту по кухне поплыл восхитительный запах молотого кофе.

– Эх, хорошо пахнет! – обрадовался домовой.

Он со скептическим видом следил, как Алиса заваривает в турке на живом огне чудесный напиток, но так и не нашел к чему придраться. С кулинарной магией у нее с каждым днем дела обстояли все лучше и лучше. Алиса несколько раз довела кофе до слабовыраженного кипения и сказала, что все готово, можно разливать. Она достала из подвесного шкафа чашки и блюдца, но Грызлов из такой позорно мелкой посуды пить отказался.

Домовой с помощью телекинеза перенес с сушки на стол самую большую кружку, подставил ее под ароматную дымящуюся струйку и подождал, пока Алиса наполнит до краев. А потом не глядя начал метать в свою посудину сахар – одну ложку за другой, одну ложку за другой. Алиса досчитала до восьми и не выдержала.

– Разлай Макдональдович! Сколько же можно? – не своим голосом сказала она и вздрогнула: вот и она сама, как мама отца, начинает доставать Грызлова своими указаниями.

– Что, детка? – добродушно отозвался Грызлов.

– Я так, ничего, – смущенно потупилась Алиса, – просто у тебя кофе сейчас прольется на блюдце.

– А мне показалось, ты сахару пожалела. Ты вот о чем подумай. Вот ты считаешь, съест Грызлов ведро сахару, и плохо ему будет. Че-пу-ха! Никакой связи между сахаром и здоровьем в магической вселенной нет, потому что нет там прямой зависимости между причиной и следствием. Забудь о здравом смысле – факты мешают видеть суть вещей. Это как черная повязка на глазах. – Он со свистом и хлюпом отпил кофе из своей большой кружки.

Алиса пила кофе мелкими глотками и размышляла над словами Грызлова. Если следствие не есть результат причины, значит, в мире магии все что угодно может быть связано со всем чем угодно? Вот это да! А как же добро и зло? Честность и подлость? Правда и вранье? Справедливость и беспредел? Как они выглядят в мире, где нет ограничений здравого смысла? Что тогда такое хорошо и плохо? Пока непонятно.

Допив кофе, Алиса совсем как Грызлов перевернула чашку и поставила на блюдце донышком вверх.

– Говори так, – велел домовой, – кофе, кофе, индейская трава, черная гуща, чистая правда, покажи мне ясно, что хочу видеть!

Алиса старательно повторила слова домового, стараясь даже имитировать интонации.

– Теперь чашечку переворачивай и смотри, что получилось.

Внутри чашки на глазах у Алисы образовались всевозможные потеки, затем они сложились в совершенно абстрактный рисунок. Алиса сначала растерялась, потом начала различать на стенках какие-то фигурки.

– Вот здесь собака проступила, – сказала Алиса.

– Собака хорошо, это друг! – одобрил Грызлов.

– А вот молния…

– Молния – это удар, смотри, куда направлено острие!

Прямо под ударом, под самым острием молнии стояли, взявшись за руки, два человечка…

Саша, затаив дыхание, сидел на своем неудобном сундуке и боялся пошевелиться. Ему казалось, что даже воздух в полумраке подвала стал другим, плотным, насыщенным не только запахом ладана, но и невидимыми тревогами, даже кошмарами.

Баба Ванда подняла с пола молоток и большой гвоздь, вбила его в пол тремя точными ударами. И произнесла торжественным голосом:

– Где покойник спит, там его дом стоит, из того дома пропал гвоздь, теперь тот гвоздь в этом доме гость, водой умываю, от проклятия освобождаю.

Она умыла Ниночку и Корделию водой из таза, вытерла им лица чистым белым полотенцем, поданным по ее знаку Сашей. И продолжила вещать все тем же вибрирующим, хорошо поставленным голосом:

– Кто им навредил, кто напортил, гвоздем забиваю. Как этот гвоздь торчит забитый, так и проклятие убито!

Баба Ванда развязала небольшой мешочек, вынула оттуда горсть речного песка и рассыпала перед застывшими Ниночкой и Корделией.

– Когда песок взойдет, тогда к ним смерть придет! – Она побрызгала на рассыпанный песок чистой водой. – Отец дочерям оберег, как солнце в небе глава, так и отец семье голова. Защита моя крепка, как булатный нож, крепче каменю-Алатырю, сильнее буйного ветру и синего морю…

Слова Ванды звучали все громче, ее голос заполнил все помещение, не оставляя места для посторонних мыслей и чувств. Их смысл начал рассеиваться в сознании участников обряда, остались только эти проникающие в глубины подсознания вибрации и образы.

– Проклятие завершается, на тот свет отправляется, чтоб никого не сгубило, а сникло и сгинуло. Как гору Сион не поднять, так проклятию не бывать! Место тебе за кустами колючими, за трясинами зыбучими, в черной яме до самого аду! Отцовской силой проклятие снимаю, вон его изгоняю! Отцовской силой благословляю! И слова мои не изурочить, как море не выпить, берегами не закусить. Ключ в часты звезды кидаю, слова мои закрываю.

По всей комнате прошел стон и грохот, покосились на стенках полки, пламя свечей заплясало, затрещали фитили, с них посыпались искры, заскрипели половицы, подул ледяной ветер. Баба Ванда соединила над головами Ниночки и Корделии обе половинки луны. Они тихим щелчком сомкнулись в одну целую пластину. На ней было написано «SelenA», и никто бы не догадался, что ее можно разделить на две части. Стало тихо. Баба Ванда включила свет и подала Петру Водорябову серебряную брошку.

– Выбросить ее надо в текучую воду, в крайнем случае подойдет водосток с чугунной решеткой. Их в Москве полно, на каждом шагу попадаются. Бросите и скажете: «Куда вода, туда и беда», поняли?

– Понял, – кивнул старик Водорябов. – Что тут непонятного?

Корделия и Нина все еще стояли на коленях в центре пентаграммы. Вид был у обеих – краше в гроб кладут.

– Поднимайтесь, – подтолкнула их баба Ванда, – все прошло как надо.

Сестры встали, они выглядели очень утомленными. Петр Вениаминович слабо улыбался. Вдруг он пошатнулся, побледнел и, схватившись за сердце, упал бы, если бы его не успела подхватить баба Ванда.

– Чего сидишь! – крикнула она Саше, который без ее команды боялся покинуть свой пост на сундуке. – Помоги, видишь, человеку плохо!

С помощью Саши Петра Вениаминовича устроили на диване, подложив под голову подушку. Корделия и Ниночка склонились над ним с испуганным и растерянным видом.

– Давайте «скорую» вызовем, – предложила Ниночка, вглядываясь в помертвевшее лицо отца.

«Неужели мы потеряем его так же неожиданно, как нашли?» – подумала Корделия и вскрикнула:

– Он умер?

– Может, умер, – спокойным голосом произнесла баба Ванда, – а может, и нет.

Она пошарила на полке и нашла небольшой хрустальный флакончик с притертой пробкой, налила в стакан немного воды и тщательно отсчитала двадцать пять капель. Затем поднесла стакан к губам Петра Вениаминовича и плеснула немного жидкости. Ничего не произошло. Наклонившись, она легонько шлепнула его ладонью по щеке. Водорябов открыл глаза.