Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито

с производственными отходами, которые сливают в море и загрязняют воду, волоку ее по черному песку, ее тело оставляет борозды, ее присутствие на пляже становится видимым, она оставляет на берегу частицы себя, капельки слюны.

Элена пытается вырываться, брыкается, машет ногами и руками, ударяет меня, а я молча, бесчувственно принимаю ее удары, чувствую себя чем-то вроде бетонного шара, без выбоин, без щербинок и трещин, через которые можно просочиться; нет ничего, что заставило бы меня остановиться, и я продолжаю тащить ее тело: грудь четвертого размера, узкие бедра, ягодицы, которые отлично смотрятся в стрингах, нос немного картошкой, ступни, как у неудавшейся балерины; дотащив ее до воды, я еще пару раз бью ее ногой, хватаю за голову, окунаю в озеро и сажусь сверху, держу ее, чтобы не двигалась, как под наркозом.

Сложно не давать ей вдыхать – она продолжает сопротивляться, бьется, точно рыба, только попавшаяся на крючок, она поднимает голову и хватает воздух, снова погружается под воду, пинается, царапается, кричит, плачет, ее голос превращается в бульканье, я уже намочила кроссовки и джинсы почти до колена, но захожу все глубже, давлю со всей силы на ее тело, словно оно – гора грязного белья, которую нужно прополоскать, выполоскать мыло, вывести красное пятно от соуса с белой ткани.

Мы держим открытые коробки с пиццей на коленях, у нее хрустящая корочка, соус стекает по рукам и попадает мне на платье, Андреа говорит: «Поехали на танцы».

У меня с головой не в порядке, мало ли что может случиться, если я сойду с ума, окончательно ее потеряю, твержу я и наполняюсь энергией от одного вида этой моей сущности: полная ярости, я внушаю страх и уважение, вместе с ней я сражаюсь со смешками во время того телефонного звонка, против оправданий Андреа, что он просто зашел на кофе, против того, что у меня одним махом, когда я просто чистила яблоко, отняли ощущение счастья, которое я только недавно испытала, счастья, в которое я наконец поверила, которое я питала, заботилась о нем, поливала, как цветок, против того, что наша с Андреа история – что-то важное для меня, я сама всегда это говорила, теперь же она навсегда потеряла смысл, как и все, что случается в юности.

Эта жизнь, которую я сжимаю коленями, держу в руках, как гроздь винограда, как книгу или лампу, должна завершиться, потому что так устроен цикл эпох, жизни зверей, смены времен года, так уж случается – что-то заканчивается.

Элена все слабее сопротивляется моему натиску, желанию убить, пузырьков на поверхности все меньше, ее рывки и конвульсии становятся все слабее, еще пара секунд – время, чтобы сказать «пока», сказать «прощай», сказать «я тебя люблю», – перед тем, как ее не станет.

Но затем я слышу чьи-то голоса на пляже – разговор мужчины и женщины, женщина говорит, что все обойдется в пятьдесят евро, мужчина отвечает: пятьдесят как-то много, мне кажется, – они подходят ближе, бредут по песку, они нас вот-вот заметят, увидят, что стою на четвереньках в воде, а она уже под водой.

Мне приходится отпустить Элену, попрощаться со своим гневом; она выныривает из воды, вся посинела, у нее потерянный вид, широко раскрытые глаза – как у человека, который надел на голову пакет и задыхается, – она набирает в легкие влажный озерный воздух, дышит полной грудью, а я бегу к дороге и к своему велосипеду, не оборачиваясь, думаю, что пройдет пара минут, и она начнет верещать, погонится за мной на своей машине, собьет, пока я буду возвращаться домой, или же позовет на помощь, и под окнами Антонии возникнут полицейские машины.

Ее приятель, офицер с сицилийским акцентом, скажет:

– А я тебя предупреждал, за ней нужен глаз да глаз, по твоей дочке тюрьма плачет, она чуть не убила человека, хотя чего еще ждать от рыжей женщины, выросшей в такой семье?

Сегодня ночью луна упала

В роще не видно ни земли, ни травы, одни только сухие листья одного и того же цвета, тонкая хрустящая скатерть из маленьких листьев, карамелизованный сахар и миндаль. Кристиано говорит, что буковая роща в Ориоло Романо отличается от остальных, ведь деревья растут в низине; говорит, что эти деревья – настоящие долгожители, они остаются неизменными в течение многих миллионов лет, со времени после ледникового периода по сегодняшний день, хотя, может, и меньше, но даже если так, я все равно смотрю на тесно стоящие высокие стволы как на своих предков, нагих, у них есть руки и пальцы, которыми они едва прикасаются друг к другу, разжигают костры в пещерах, когда их никто не видит.

Вот он, праздник в честь окончания университета, других не будет, потому что я запретила их устраивать.

Кристиано идет впереди, он одет во все цвета камуфляжа, темная шерстяная шапочка сдвинута на затылок, на подбородке проклевывается щетина, она похожа на оранжевую манишку. У него широкие плечи, он выше меня, при ходьбе он постоянно подтягивает штаны, точно они сейчас свалятся, хотя это не так – он закрепил их ремнем. Я не вижу его маленькие, близко посаженные глаза, его зрачки, что все время кажутся мне то слишком расширенными, то слишком узкими, не могу понять, это они так реагируют на свет и темноту или же они ненастоящие, нарисованные черным маркером.

– Лучше бы ты надела что-нибудь яркое, – говорит он, не останавливаясь.

– У меня рыжие волосы, этого достаточно, чтобы никто не принял меня за кролика, – отвечаю, следуя за ним по пятам.

– Как по мне, тебе никакого толку не будет от этого диплома, правда никакого, – заявляет Кристиано, его ружье, висящее на боку и доходящее до колена, шагает вместе с ним.

– Подам документы в докторантуру, я уже начала писать проект, меня возьмут, и я продолжу учиться, – уверенно отвечаю я и крепче сжимаю рукоять, оглядываюсь, проверяю, не бегает ли кто по земле, ищу темные пятна, вслушиваюсь в звуки, которые издают дикие звери.

Очевидно, так все и будет, я умею только учиться, повторять и запоминать, они могут только разрешить мне делать это и дальше, вот мое место в обществе – стать исследовательницей, ассистентом профессора на кафедре, держаться, потому что платить будут мало, попытаться пройти конкурс и стать штатным профессором, преподавать в университете, писать книги, сделать свое имя активной ссылкой в списке преподавателей, чтобы по ней открылась моя страница.

– Из этой штуки можно даже волка уложить, – сказал мне Кристиано о своем ружье родом с Сицилии, оно называется «лупара»; ему было важно