Эта сука, серая мышь - Ника Сафронова

Я подошла к смиренного вида женщине, стоящей за прилавком.

– Простите, у вас есть икона Иверской Божьей Матери? – почти шепотом спросила я.

– Да. Вот есть просто календарик. А если хотите, можете взять в окладе, – так же на пониженных тонах предложила она.

Я приобрела ту, что в окладе, и еще купила красную свечу. Все. Больше вроде бы для предстоящего сеанса ничего не потребуется.

Спустя несколько минут показался батюшка. Желающие исповедаться тут же выстроились перед ним в недлинную очередь. Я тоже пристроилась, наблюдая, как святой отец, встав на некотором отдалении, покрывает голову себе и первому из просителей красивой парчовой тканью. Наверное, так делают для того, чтобы сохранить тайну исповеди.

Я до сих пор еще не придумала, от какой скверны хотела бы очистить душу. О чем я буду рассказывать священнослужителю? В сущности, не так уж много я и грешила. То, что было между мной и Всеволодом, – это не грех. Это любовь. Самое великое благо, дарованное человеку свыше! Гена из Чебоксар? Так с тех пор столько воды утекло! Да и было-то все от любопытства, скорее. А любопытство, как известно, не порок. Чтожеполучается, ясовсембезгрешная, чтоли? Стоп! А Сальвадор? Я слышала, что обращение к магии – это неугодное Богу действие! Может, об этом и рассказать?

И тут как раз подошла моя очередь.

Оказавшись с батюшкой под одним покрывалом, я услышала обращенный ко мне вопрос:

– В чем хочешь покаяться, дочь моя? Я смутилась. С чего же начать?

– Видите ли, святой отец, – дрожащим от волнения голосом начала я, – мне кажется, я совершила скверный поступок. Я прибегла к помощи колдовства, для того чтобы обратить на себя внимание мужчины.

Глаза священника вспыхнули гневом. От этого я оробела еще больше. Стала лепетать что-то в свое оправдание, хотя в действительности не усматривала за собой никакой вины:

– Я… понимаете, я люблю этого человека. Правда, люблю. Я… я просто не знала, что мне делать. Я решилась на это от безысходности…

Батюшка немного оттаял.

– Да, дочь моя! Ты совершила великий грех! – мягко положив руку мне на плечо, молвил он. – Ты должна понимать, что колдовство, как и любое бесовство, противно Господу нашему! Но Господь милостив. Он прощает заблудших детей своих. Простит и тебя. Если только ты, дочь моя, искренна в своем раскаянии…

Он выжидающе замолчал.

А я… А что я? Я и не думала раскаиваться. Я пришла сюда только потому, что так нужно было для проведения сегодняшнего обряда. Да вот еще купить кое-чего. Странный колдун! Зачем он толкнул меня на этот шаг? Зачем посылал меня в церковь, если то, что мы с ним затеваем, не заслуживает ее одобрения?

Ну вот! Теперь я мучилась. Я солгала божьему человеку, подписавшись в своем покаянии. Солгала. А он дал мне за это вина. Причастил кровью самого Всевышнего! Он отпустил мне грех, который сразу же по выходе из церкви я совершу опять. И разве не воздастся мне за это небесным судом вдвойне?

Всю дорогу от храма до Сальвадора я изводилась. Чувствовала себя преступницей, которая после исправительной беседы возвращалась к своему грязному ремеслу. Я надеялась выплеснуть на мага все недовольство прямо с порога. Пока он еще не обрел надо мной своей всегдашней власти. Но к моему удивлению, у калитки меня ожидал совершенно другой человек. Незнакомец, представившийся как скромный подмастерье великого целителя душ.

Сам же целитель, окутанный клубами ароматного дыма, возлежал на подушках. Взгляд его, обращенный куда-то во тьму, был загадочен и лучист. Курил он так вдумчиво, будто высчитывал километры пути от прошлого к будущему. Странно, что он вообще заметил, как мы появились.

– Егорушка! – все так же, не отвлекаясь от вечности, обратился маг к своему помощнику. – Что же ты не поможешь нашей гостье раздеться?

– Виноват, мэтр, – подобострастно втянув голову, засуетился тот.

Принял у меня из рук сумочку и пакет. Стянул дубленку. Принялся разматывать шарф, утрамбовывая его в рукав.

Сальвадор, выйдя из задумчивости, неодобрительно косился на это и слегка покашливал. Наконец, не выдержав, сказал:

– Спасибо, любезный. Больше пока ничего не нужно, – и добавил с нажимом: – Ступай займись медитацией.

Егорушка, часто кивая, попятился задом.

– Как скажете, мастер!

Он вывалился из магической комнаты, утащив все мои вещи, в том числе принадлежности для проведения ритуала.

– Ой, – забеспокоилась я. – Пусть пакет не уносит. Там все необходимое.

Не успела я закончить, как сквозь бамбуковые палочки занавеси просунулась Егорушкина рука и аккуратно поставила пакет передо мной.

Сальвадор улыбнулся.

– Не обращайте внимания на моего помощника, Полина. Этого блаженного юношу я подобрал около двух недель назад близ монастыря в Оптиной пустыни. Больного, голодного, почти голого. У Егорушки совсем неплохие способности к ясновидению. И я хочу попытаться их немного усовершенствовать.

Странно. Егорушка совсем не был похож на блаженного. И уж тем более на юношу. Я бы дала ему по меньшей мере лет двадцать пять!

Впрочем, скромный подмастерье мало меня интересовал. Я хотела как можно скорее приступить к очищению. И Сальвадор это, кажется, понял.

Он встал, аккуратно разложил содержимое пакета у себя в ногах. И, взяв в руки нож, очертил в воздухе символический круг. Потом разжег свечу, кинув в пламя щепотку какого-то порошка.

Что было дальше, я почти не помню. Потому что воздух в комнате сделался словно гуще и стал зыбким, как рябь на воде. У меня закружилась голова, и после этого я уже ничего не могла сказать с определенной уверенностью.

То ли я спала. То ли видела наяву все эти тени и желто-синие блики. Не знаю. Но только после всего я едва дотащилась до дома, так и не поняв до конца, было ли все сотворенное правдой.

Оставалось надеяться, что все-таки да. Совершение обряда было последним, что еще держало меня в Москве. Теперь же я собиралась уехать. Подальше от стрессов, от бесконечных проблем. Уехать. Растаять. Забиться в самую глушь, чтобы никто не вспоминал даже моего имени. Что я скажу на работе – неважно. И как буду расплачиваться с долгами – неважно. А Славик? О нем будет кому позаботиться. Тем более что теперь это тоже не так уж и важно! Приоритеты расставлены. Я – самка, вынашивающая потомство. Прочь с дороги! Не троньте меня!

Дома я еще раз хорошенько обдумала все, что сейчас предстояло сказать.

Взяла телефон. Устроилась поудобней. Но тут, как назло, явился Славик.

– Полина, дома скучно. Пойдем, погуляем? – просяще заглядывая мне в глаза, сказал он.

Должно быть, он чувствовал, что в моем отношении к нему что-то переменилось, потому что это просящее выражение почти не сходило с его лица в последнее время. И меня это страшно раздражало.