Эта сука, серая мышь - Ника Сафронова

Легко сказать – не дергайтесь!

То, что вытворяли с моим организмом эти хрупкие пальчики, не поддавалось никакому описанию. Корчась от боли, я молилась только об одном: чтобы медсестра не додумалась вставлять в меня эту штуку с разбегу.

Наконец, дрогнуло сердце и у санитарки.

– Погоди! Что ты делаешь, Лена? Дай я сама попробую!

Лена?! Леночка?! Так вот в чем все дело! Наконец-то я узнала тебя! Ты специально воскресла из мертвых? Назло врагам, на радость маме? Явилась мне на погибель?

Какое счастье, что санитарка, привыкшая бережно обходиться с пробирками, сделала все ловко и аккуратно!

– Так, что теперь? – воскликнула Леночка по завершении процедуры, и мне показалось, что глаза ее при этом вспыхнули зловещим огоньком.

– Теперь ставь ей градусник, а я пока измерю давление… Нет, санитарку однозначно подослал мой ангел-хранитель! В этом я теперь была абсолютно уверена.

Несколько успокоившись на этот счет и даже уже начав свыкаться с резями в районе катетера, я теперь лежала безвольно, как пластилиновый человек. Со мной еще что-то делали, к счастью додумавшись наконец прикрыть простыней. А я путем медитации пыталась усмирить нарастающую в душе волну ужаса. Готовилась встретиться лицом к лицу с хирургической рампой.

Оказалось, напрасно.

Уже у дверей лифта нашу троицу заловил разгневанный Мурат Равшанович. И, наорав на Леночку, отправил назад, распорядившись готовить меня к часу дня.

О боже, нет! Подлая мстительная тварь! Ты специально заставила проходить меня через эти адовы муки дважды!

И все же огни хирургической рампы вспыхнули для меня в этот день.

Так ярко, что я даже зажмурилась. Лиц, склонившихся надо мной, оказалось что-то чересчур много: восемь не то девять. Практикантов, что ли, наприглашали? Тоже мне, показательное выступление!

Я узнала только двоих. Мурата и еще по рыжей бороде человека, который приходил ко мне накануне. Расспрашивал, нет ли у меня хронических заболеваний и аллергии на какиенибудь препараты.

– Леня, подойдите сюда! – пригласил Мурат Равшанович какого-то юношу с серым ноздреватым лицом. – Знакомьтесь, Полина Владимировна! Это Леня! Он будет накладывать вам швы. Так что, если к рукоделию возникнут претензии, вы теперь знаете, к кому обращаться.

Светило радостно подмигнуло, очевидно думая, что здорово меня сейчас приободрило. Потом промелькнула затравленная улыбочка белошвейки Лени. А после ко мне подступился рыжебородый.

– Ну как себя чувствуете, Полина Владимировна? – ласковым тоном осведомился он и при этом водрузил свою руку мне на лоб.

– Нормально. – Мой голос прозвучал, как эхо со дна колодца, я даже сама испугалась.

– Ну ничего, ничего, не переживайте. Все будет хорошо. И я почему-то сразу ему поверила. Сжала по его просьбе кулак, наконец-то сообразив, что имею дело с анестезиологом. И через секунду ощутила на языке странный холодок. А еще через несколько секунд от моего туловища точно отделились руки и ноги.

– Видите меня? – немного тягучим голосом допытывался рыжебородый. – Сколько я вам показываю пальцев?

Но сосчитать я уже не смогла – картинка стремительно таяла. И вскоре анестезиолог вместе со всеми своими пальцами бесследно исчез…

– Мамочка, просыпайтесь! – В мое сознание вклинился звонкий голосок одновременно с легким похлопыванием по щекам.

Я открыла глаза. Передо мной все плыло, раскачивалось из стороны в сторону. Я ничего не могла понять и, наверное, имела жутко дурацкий вид. Потому что женщина в белом халатике, глядя на меня, рассмеялась:

– Ну что, мамочка, хотите посмотреть на сыночка?

Она еще спрашивает! Конечно, хочу! Где он – мой долгожданный? Мой золотой! Где мое ненаглядное солнышко?!

А солнышко, оказывается, подремывало у женщины на руках. Уже полностью спеленатое по ручкам и ножкам. В тонком ситцевом чепчике на крошечной головке.

Глупо как-то, но я зачем-то стала подцеплять этот чепчик пальцем. Даже на личико не смотрела. А, скорее, пытаясь понять, какой он: темный в меня или белобрысый в папаню? Наверное, я все еще до конца не отошла от наркоза.

Да, наверное. Потому что стоило нянечке вместе с моим, как выяснилось, темноволосым чудом отойти, как я моментально снова погрузилась в сон.

И уж лучше бы я не просыпалась. Потому что боль, выжигающая низ живота, была просто адской. Я не могла даже дышать, не то что пройти пару шагов до уборной комнаты.

Неужели это можно пережить?

– Пожалуйста, сделайте мне обезболивающий укол! – попросила я маячащую невдалеке белую спину.

Оказывается, спала я так долго, что за окном успело стемнеть. И спина, тихо шурша страницами книги, пригибалась теперь к неярко горящей настольной лампе. На мой зов она отреагировала моментально.

Врач быстро вышел из-за стола, оказавшись довольно высоким. А когда повернулся лицом, то выяснилось, что это мой рыжебородый анестезиолог. Я почему-то так обрадовалась, что это именно он.

Взяв шприц, он приблизился ко мне. Присел на корточки, мазнул холодной ваткой сгиб моего локтя.

– Не волнуйтесь, – с улыбкой сказал он. – Сейчас вы уснете. А когда проснетесь завтра утром, боль уже будет терпимой.

Он аккуратно кольнул, и я буквально почувствовала, как по вене потекла успокоительная волна.

– Спасибо вам.

– Не за что. Спите!

Доктор вернулся на свое место. А я, прежде чем вновь провалиться в спасительный сон, успела заметить, что в тесном реанимационном загоне маются в таком же полузабытье, как и я, еще двое рожениц. И что у одной из них все одеяло перепачкано кровью…

Да, анестезиолог не обманул. На следующие сутки мне действительно стало намного лучше. Теперь мне было больно только двигаться. Но меня уже перевели в стационарную палату и предупредили, что завтра в шесть утра впервые принесут ребеночка на кормление.

Я была так взволнована этим сообщением. Часа полтора, наверное, высвободившись из больничной рубашки, рассматривала свою набухшую грудь. Что ж, по моему мнению, она была вполне способна прокормить новоиспеченного человечка.

Моей единственной теперь соседкой по боксу оказалась пятнадцатилетняя девочка. Я была просто шокирована, когда узнала, сколько ей лет.

Выкрашенная в иссиня-черный цвет вздыбленная прическа, повсеместный пирсинг и многочисленные тату. Типичная представительница золотой молодежи из подворотней среды обитания. Она даже слушала, протащив в палату маленький кассетник, не какого-нибудь Диму Билана, а Виктора Цоя. Запоем, гоняя его песни без передыху. От начала и до конца и обратно.

Я едва не повесилась от этого в первый же день. А главное, что повлиять на нее, не входя в конфликт, было практически невозможно.