Дождь в Париже - Роман Сенчин

Андрей эти разговоры не поддерживал. Не то чтобы был абсолютно против, но понимал – такого никогда не случится. А Михаил, словно угадывая это чувство, убеждал:

«Вот смотри. Где логика в делении России и вообще Советского Союза? Союзные республики, автономные… автономные области еще, округа национальные, края, области просто. Помнишь, наверно, из истории, что была Карело-Финская Республика. Шестнадцатая. И ведь останься она в этом, как его, статусе, и она бы в девяносто первом сбежала. А? А на всю Сибирюшку, на весь Дальний Восток – ни одной союзной республики не было. Хотя столько народов живет. Чем хакасы или буряты хуже эстонцев ваших? У хакасов когда-то государство было – мама не горюй! От Амура до Иртыша и на юг до Индии! Или чукчи. С ними даже Сталин не смог справиться – как жили своим миром, так и живут».

Михаил останавливался, понимая, видимо, что зашел в своих рассуждениях не совсем туда, и объяснял:

«Я это к тому, что надо было Сибирскую Союзную Республику делать, Дальневосточную. И пусть бы они, когда пошла такая замута в девяносто первом, сами решали… И Ельцин бы, слушай, Беловежье так легко бы не подписал. Подумал бы, гад, с чем останется. С Москвой и Рязанью ему бы долго не протянуть было… Согласен?»

«Ну, наверно», – пожимал плечами Андрей.

«Да не наверно, а точно! А теперь их всех кормим… И всем – враги! Прибалтам, грузинам, Средней Азии, Молдавии, Украине даже! Не знаю, как в Москве, а у нас тут каждый второй – украинец или полуукраинец по крови, фамилий каких только нет, со всей бывшей империи… Мы б с ними со всеми нормально договорились. Они ж не от нас прочь лезут, а от Москвы».

Тогда, в две тысячи шестом, слушая Михаила, Андрей мысленно улыбался его наивности и простоте, а теперь, в две тысячи четырнадцатом, удивлялся прозорливости. Но и тогда, и теперь он повторял про себя: «Всё сложнее, всё куда сложнее». И знал лишь одно: сам он, Андрей Топкин, должен жить здесь, должен держаться за эту землю.

Он постоянно встречал считавших так же и неизбежно терял их…

В конце марта отправились с Алиной в свадебное путешествие. Ее родители волновались, словно провожали дочь в опасный путь и не надеялись увидеть снова. Михаил был мрачен, его жена Ира завистливо поглядывала на золовку, сестра Алины напоминала, что там купить, какие сувенирчики – было очевидно: за последние недели она изучила Эстонию при помощи интернета до последней мелочи.

Известным Андрею, но уже подзабытым путем – из Кызыла на автобусе в Абакан, из Абакана самолетом в Москву, а из Москвы самолетом в Таллин – прибыли на родину его родителей. Малую историческую, а теперь и настоящую, по гражданству…

В аэропорту их встречал высокий красивый мужчина лет сорока. В костюме и галстуке. Типичный киношный клерк из офиса. В руках держал бумажку с надписью: “Mr. Topkin”.

Оказалось, что это Вольмер, муж сестры Татьяны. Вернее, гражданский муж. Сожитель. «Ребенка заделали, а отношения не оформили, – подумал Андрей с каким-то стариковским осуждением. – Ну а что, – тут же возник внутри новый, издевательский голос, – я вот третий раз оформляю, а толку…»

На парковке стоял кроссовер «фольксваген» Вольмера. Загрузились, поехали. На восток, в Тарту.

«Как Татьяна, – больше из вежливости, чем из любопытства интересовался Андрей, – Юрик?»

«Юри, – поправил Вольмер. – Всё хорошо. У Танья были проблемы с молоком, но теперь хорошо».

Вольмер говорил не то чтобы с акцентом, но необычно для уха. Слишком старательно выговаривал слова. По сути, Андрей с эстонцами толком еще не общался: в прошлые приезды его окружали русские.

«А вы, извините, – спросил осторожно, – эстонец?»

Вольмер ответил сразу и резко, рубанул коротким «нет!» И после паузы заговорил мягче, но с какой-то нервной убежденностью:

«Просто я здесь родился и хочу здесь нормально жить. Вообще меня Владимиром зовут, но лучше – Вольмер. Так уже привычней да и удобней, честно говоря. Все-таки к эстонцам лучше относятся. В плане работы, остального. Здесь многие меняют имена, фамилии… Изменяют, вернее. – Теперь в его голосе слышалась чуть ли не досада, и Андрей пожалел, что спросил про эстонца. – А куда мне уезжать? Родителей сюда прислали по распределению. Из Иванова. Рады были до седьмого неба – Эстония, цивилизейшен, архитектура, отдельная квартира. А потом – такое… И возвращаться некуда. Пришлось становиться эстонцами».

«А мои вот всю жизнь в России, – вздохнул Андрей, – а потом решили вернуться. Теперь тоже эстонцы».

«И правильно. Смешно это – в двадцать первом веке в армяках ходить, с бородами. Староверов здесь и держат, как индейцев в Америке, – для экзотики. Такая толерантность с гримасой… Да и все равно – еще поколение, другое, и не будет никаких староверов».

«А тут лес настоящий, – удивилась Алина. – Я думала, сплошные парки».

Дорога, довольно убитая, действительно шла через еловые дебри.

«Эстония, конечно, маленькая страна, – к Владимиру-Вольмеру вернулась прежняя интонация, – но в ней всё есть. В этом вы убедитесь сами».

Родители заметно постарели, но выглядели бодро. Жили в той квартире в центре Тарту, где провела детство и юность мама. Родовая квартира Луниных. С ними была и старшая мамина сестра Эльвира, тетя Эля, несколько лет назад похоронившая мужа, бездетная, теперь совсем немощная. По сути, из-за нее родители и переехали сюда – присматривать, помогать. Скорее, это стало поводом. Переехали и стали обычными горожанами, а не староверами-отшельниками.

Глядя сейчас на папу, Андрей понял, что староверство было необходимо ему тогда, в начале девяностых, чтоб найти новый смысл в жизни после увольнения из армии.

Десять с лишним лет оно оставалось смыслом. Деревня, почти вся состоящая из родственников, вроде и русская, но не совсем, хозяйство, дом, где вырос… Этакий психологический карантин… Постепенно они с мамой обвыклись не в России, но и не в настоящей Эстонии, а потом, когда боль и страх от переезда, почти эмиграции, пусть и на родину, прошли, двинулись дальше, вглубь Эстонии. Устроились; были бы моложе, вполне вероятно, стали бы строить карьеру.

Пробыв четыре дня в Тарту, Андрей заикнулся, что интересно показать Алине Муствеэ, деревни вокруг, этот своеобразный, отдельный кусочек страны. Избы, поленницы, церкви, музей старообрядчества, Чудское озеро, которое при желании можно представить Байкалом или тувинским Чагытаем… Мама поморщилась:

«Да что там… Езжайте лучше в Таллин».

Андрей не стал спорить. Уже заметил: вспоминать о прошлых годах родителям не хочется. Может, разругались с папиной родней, которая так душевно приняла их в девяносто третьем, помогла, а они сбежали…

«Ладно, – согласился, – в крайнем случае сами потом можем сгонять. Тут час езды».

Стали собираться в столицу.

Вольмер куда-то позвонил, нашел им квартиру на неделю. Заплатить вызвался сам:

«Это будет мой скромный подарок на вашу свадьбу. Квартира в центре, почти в Старом городе».