Последняя рукопись - Франк Тилье

– Массив Веркор, со стороны плоскогорий. А что, вам это о чем-то говорит?

– Нет, у нас нет никаких соображений относительно этого региона. И мы не обнаружили в машине никаких документов.

Колен тоже внес свою лепту:

– И ничего странного в банковских счетах. Я их уже прошерстил. Если он туда ездил, то оплачивал все наличными.

Лин не хотелось упускать случай, она должна узнать больше, заставить сыщиков разговориться.

– Речь идет о моем муже, о моей дочери. Вы что-то знаете, вам известно, что произошло, что Сара делала там, в Веркоре. Мой муж, невзирая ни на что, бился четыре года; он собрал улики, которые у нас украли. Кто-то пришел сюда и уничтожил следы Сары, но я убеждена, что мы можем вам помочь. Память возвращается к Жюлиану благодаря предметам, фотографиям… Покажите нам, расскажите, что можете. Пожалуйста, сделайте это, может быть, тогда он вспомнит. Мы с вами не должны вот так расстаться, не сделав максимум того, что возможно. Моя дочь была жива четыре года, когда я считала ее мертвой. Мы имеем право знать.

Казалось, сыщики растерялись. Но в конце концов Вадим достал свой мобильник.

– Хорошо. К сожалению, мы не можем рассказать вам о следствии, – надеюсь, вы понимаете. Но я покажу вам место, где, как мы думаем, ваш муж мог найти эту шапку или увидеть свою дочь. И больше ничего не просите, ладно?

Жюлиан склонился к телефону, Лин прижалась к нему. Вадим вывел на экран последние фотографии, те, что были сделаны снаружи и внутри шале Александра Маттиоли. Он стал пальцем перелистывать их. Общий вид здания, сад, окрестности, интерьер. Спальни, подвал. Жюлиан отрицательно качал головой:

– Ничего… Ничего не припоминаю. Мне очень жаль.

Лин молча сжимала губы. Где точно расположено это шале? Может, Джордано нашел шапку Сары возле этого владения? Действительно ли там проходит тропа для прогулок, или же Джордано приблизился к шале не случайно? Столкнулся ли он с Сарой?

Вадим выбрал последнюю фотографию, которая поразила Лин в самое сердце. Это был выцарапанный на деревянной стенке рисунок, изображающий рыбку с длинным хвостовым плавником.

Точь-в-точь как та, что была вытатуирована на плече Джордано.

Жюлиан выглядел раздосадованным.

– Нет, не понимаю. Что это за рисунок на дереве, какой он может иметь смысл?

– Неизвестно. Может, какое-то сокращение или подпись, оставленная убийцей вашей дочери или Мориарти. А может, это вообще никак не связано с расследованием. Мы не знаем.

На сей раз Лин получила неопровержимое доказательство того, что Джордано причастен. И сейчас этот мерзавец в ее власти, как прежде был во власти Жюлиана, который старался выбить из него правду. Наверняка именно вынужденные признания сыщика направили ее мужа в тот забытый богом и людьми уголок коммуны Дром.

И – Колен прав – тогда-то все и закрутилось.

Сара была мертва, но она взывала к правосудию. Лин поклялась себе, что узнает, что происходило в течение каждого часа этих нескончаемых четырех лет. Джордано виновен, и он за это ответит. Сыщики ошибаются, если полагают, что имеют дело только с двумя преступниками. Есть Ватсон и Мориарти… и Джордано – как минимум трое. Но Лин сдержалась, она не собиралась делиться своими соображениями.

– Вы перешлете нам эти фотографии? Они могли бы ему помочь.

Полицейские согласились и через Bluetooth соединили телефоны Вадима и Лин. Затем все поднялись в гостиную. Лин уже едва владела собой, когда вместе с Жюлианом провожала их к дверям. Изнутри ее сжигала непримиримая ненависть, желание как можно скорее оказаться там, в недрах форта.

Вик протянул каждому свою визитку:

– Звоните в любое время и по любому поводу. Воспоминание, образ, звук – все может пригодиться. – Он пристально взглянул на Жюлиана. – Мы должны понять, как вы добрались до своей дочери…

– Можете рассчитывать на меня. На нас.

– Мы, разумеется, будем держать вас в курсе того, как продвигается расследование, и сохранять тесный контакт с лейтенантом Бершероном. В наших интересах работать с ним. Еще раз повторю: будьте уверены, мы сделаем все возможное, чтобы наказать виновных. Всех виновных.

Его искренность была очевидной. Пожимая Лин руку, Вик посмотрел ей прямо в глаза:

– Таких дней, как этот, не должно быть; никто из нас не должен пережить своих детей.

Они вышли. Вик захлопнул заднюю дверь автомобиля Колена и откинулся на спинку сиденья, прижав ладонь ко лбу и закрыв глаза, словно для того чтобы не видеть ужасов мира.

– До чего же их жалко…

А за стеной дома Жюлиан обнял жену, и они долго стояли посреди гостиной, словно любовники, превращенные в камень чудовищным извержением вулкана. Уткнувшись в его плечо, Лин прошептала:

– Ты нашел ее… Ты нашел нашу девочку, Жюлиан. Ты один приехал туда. И она была жива… Жива…

Наступило долгое молчание.

– …Простить себе не могу, мне следовало довериться тебе, быть с тобой все эти годы. Но я не поверила…

Лин плакала бы еще, но она ощущала камнем давящую на сердце тяжесть, эту холодную субстанцию, которая мешала ее горю подняться. Она оторвалась от мужа, чтобы встретиться с ним глазами. Здесь, среди дюн, их было двое, объединившихся в худшем, двое одиноких, отдавшихся во власть своего горя, двое до конца их дней, до конца света.

– Полицейские проходят мимо самого главного. Но я ничего не могла им сказать.

– Как это?

– А что, если бы я сказала тебе, что один из виновных у нас в руках? Что мы можем узнать, что произошло?

Он нахмурился:

– Что ты такое говоришь?

– Пора показать тебе, что ты сделал.

Семь часов вечера. Два бьющихся сердца в салоне машины на краю паркинга, где дремлют лодочные прицепы со спущенными шинами, где запах ржавчины и запустения смешивается с запахом пены. Справа, вдоль далекой дамбы, светится, словно звезды в ночи, цепочка редких огней. Люди пришли на берег, чтобы встретить Рождество, обменяться подарками и повеселиться. Слева – ничего, залив Слак, сырой песок, беспорядочная растительность. Прямо перед собой через ветровое стекло Лин и Жюлиан угадывали омываемые последними волнами и почти невидимые в темноте очертания проклятого форта, зловещей конструкции с насквозь промерзшими и отсыревшими стенами.

Жюлиан протянул ей свой телефон:

– Отец по-прежнему не отвечает. Никаких известий. Да где же он, черт возьми?

Лин его не слушала. Она представляла, что Сара уехала в какое-то далекое путешествие, из которого не возвращаются; может быть, в этот самый миг она летит над морем, подставив лицо ветру, наконец-то свободная от человеческой жестокости. Четыре года. Четыре года мрака, чего-то невообразимого, неизвестно где, когда, как? Невыносимо не знать, невыносимо знать.