Отражение удара - Андрей Воронин

— Прости, — продолжая смотреть на руки, тихо сказал он.

— Пустое, — откликнулась она хриплым шепотом. — Это не ты, это болезнь. Надо лечиться, Сережа, Надеюсь, ты это понимаешь?

— Ты… ты давно догадалась?

— Я подозревала с самого начала. Помнишь ту изрезанную дверь? Я тогда собралась выбрить под мышками… извини за подробность… вот… сунулась в шкафчик, а лезвий нет. И пальцы у тебя были порезаны, я видела.

И вообще, врать ты не умеешь. Можешь обмануть кого угодно, только не меня.

— Проклятье… Почему же ты молчала? Видишь, как все кончилось. Я ведь мог тебя убить. Неужели тебе не страшно?

— Разве можно бояться человека, которого любишь?

И потом, я не была уверена. Что бы я тебе сказала?

— Это да…

Некоторое время они помолчали. Шинкарев рассеянно потирал запястья, на которых все еще виднелись следы веревок, и боролся с подступавшими слезами. Он подумал, что стал ненормально много плакать, глаза у него все время были на мокром месте… собственно, подумал он, почему бы и нет? Есть от чего заплакать.

У него было такое ощущение, словно он долго шел против сильного ветра, а теперь вот не то ветер внезапно стих, не то сам он зашел в укрытие… Это было ощущение нездоровой легкости и опустошенности, как будто он был щепкой, выброшенной штормом на пустой, безжизненный берег.

— И что теперь? — спросил он, чтобы заполнить эту пустоту и внести окончательную ясность в свое положение.

— Что ж теперь, — держась за горло, хрипло ответила Алла Петровна. Будем жить. Я ведь сказала: тебя не брошу. Что я буду делать одна? И потом, раз я тебя не выдала, значит, мы теперь соучастники. Может быть, это звучит высокопарно, но я даже довольна: теперь ты мой до конца, до донышка.

— Вот уж сокровище, — с иронией сказал Сергей Дмитриевич, но иронии не получилось: на последнем слове голос его задрожал и поплыл, и он все-таки заплакал.

— Боже мой, — сипло прошептала Алла Петровна, вцепившись ладонью в забинтованное горло, — боже мой, что за проклятая жизнь! Во что она нас всех превратила!

— Всех? — Сергей Дмитриевич криво улыбнулся сквозь слезы. — Почему же всех? Все люди как люди, а вот я…

— Да, ты… Вот именно — ты. Ты не такой, ты тоньше, и поэтому тебе тяжелее. Все занимаются тем же, что и ты, только делают это по-другому и совершенно сознательно. Кто-то больше, кто-то меньше, но все.

— А ты?

— Я? Что за вопрос? Я же у тебя ангел. Твой личный ангел-хранитель, а ангелы, как известно, не грешат.

— Угу. Кроме одного.

— Ну-у, ты вспомнил… Зато этот один, пожалуй, стоил всех остальных. Посмотри, сколько тысяч лет он в одиночку сражается со всем миром. И небезуспешно, заметь.

— Да уж. Меня он уделал в лучшем виде. Вот ты говоришь: будем жить. А как жить-то? Что же, ты теперь будешь меня каждую ночь стреножить?

— А вот это уже деловой разговор. Ты мне главное скажи, Сережа: я тебе нужна или нет? Сначала реши, а потом будем думать, как из всего этого выпутаться.

— Ты… Я… Ты у меня одна, — выпалил он наконец, не придумав ничего лучшего, как украсть строчку у Визбора. Впрочем, это было целиком и полностью по существу, да и куда ему тягаться с поэтом?

— Тогда… Нет, погоди, так не пойдет. Совсем не могу говорить.

Алла Петровна встала, открыла навесной шкафчик и достала из аптечки упаковку анальгина. Бросив в рот сразу три таблетки, она запила чаем и протянула упаковку мужу.

— Голова-то болит, наверное?

Сергей Дмитриевич благодарно кивнул и тоже принял лекарство, ограничившись двумя таблетками — голова у него действительно трещала по всем швам, а положение складывалось такое, что любое недомогание было теперь непозволительной роскошью.

— Значит, с главным мы разобрались, — продолжала Алла Петровна, снова садясь за стол и все еще прижимая ладонь к горлу. — Если я тебе нужна, то ты должен довериться мне и делать то, что я скажу. Во-первых, ты должен отдохнуть. Как следует отдохнуть.

Сколько там тебе осталось до отпуска? Что-то около месяца, да? Вот на это время мы и сделаем тебе больничный, я это устрою через знакомых…

— Это, наверное, дорого, — рискнул возразить Сергей Дмитриевич.

— Кому дорого, а кому и не очень, — спокойно ответила жена. — Не забывай, что твой ангел-хранитель в свое время работал в поликлинике. До отпуска посидишь дома, а потом махнем куда-нибудь в теплые края.

Молчи, плевать я хотела на долги, ты мне дороже.

— Господи, бред какой, — не сдержался Шинкарев. — Ты сидишь за одним столом с маньяком и обсуждаешь с ним планы на отпуск. Я просто глазам не верю.

— Не с маньяком, а с собственным мужем. Это, как говорят одесситы, две большие разницы. — Алла Петровна снова была деловитой и уверенной, как всегда.

Она даже посвежела и почти перестала хрипеть и хвататься за горло, и Шинкарев не мог понять, что было этому причиной: анальгин или железная воля жены, взявшей управление давшей течь семейной посудиной в свои красивые крепкие руки. — Теперь так. В таком состоянии я с тобой, конечно, никуда не поеду, и первое время тебе действительно придется поспать связанным.

Понимаю, это неудобно, но ты уж извини…

— Да уж, — криво усмехнувшись, сказал Шинкарев, — извини. Куда уж тут извиняться. Жаль только, что наручники я выбросил.

— Какие наручники?

— А ты думаешь, откуда у меня взялся пистолет?

Наверное, где-то по какому-то милиционеру до сих пор плачут. Хоть бы узнать, как его звали.

— Незачем, — отрезала Алла Петровна. — И забудь. Ничего не было. Вообще ничего, ты понял? Было одно: вчера к нам приходил милиционер, и ты рассказал ему, что не видел ли Забродова, ни его машины. Стой на этом твердо, и все будет в порядке. Учти, вам могут устроить очную ставку, но там будет его слово против твоего, а он под подозрением, так что ничего не бойся и смело смотри следователю в глаза. Не юли, понятно?

А то ты, чуть что, начинаешь глазками стрелять, как невеста на смотринах… Они, — Алла Петровна махнула рукой куда-то в сторону окна, они, конечно, так, как я, тебя не знают, но там тоже не все дураки, и по глазам читают очень даже неплохо. Так что не дергайся, веди себя естественно. А может быть, все и так обойдется, без очной ставки.

— Слушай, — забыв о боли в голове, сказал ошеломленный Сергей Дмитриевич, — откуда ты все это знаешь? Показания, очные ставки…

— А помнишь, что ты мне говорил? Чепуха, мол, твои детективы, только время зря тратишь. Выходит, не зря, а, Шинкарев?

— Выходит, что не зря, — вынужден был признать Сергей Дмитриевич. Ощущение нереальности происходящего понемногу отступало под деловитым напором жены. У нее был редкий дар не пасовать ни при каких обстоятельствах и заражать спокойной уверенностью окружающих. Теперь он был не один, и в нем постепенно крепло предчувствие, что вдвоем с Аллой Петровной они сумеют отбиться хоть от всего белого света.