Падай, ты убит! - Виктор Пронин

И оба услышали над собой тихие, мягкие шаги. Они затаили дыхание и одновременно увидели, как на щель в полу легла чья-то тень. Прошла минута, вторая. Человек не двигался.

— Эй! — крикнул Васька-стукач. — Есть тут кто живой? — Он помолчал, потоптался на месте и медленно вышел из кухни. — Шепчутся, шепчутся, — проворчал он. — Эй, где вы? — шаги его раздавались уже в сенях.

— Ну, что я тебе говорил, — усмехнулся Шихин. — Будешь знать, как шептаться в подполье, — он говорил почти не снижая голоса. — Дело вот в чем... Если не будет он писать, найдется кто-нибудь другой, третий... Без этого не бывает. Пусть уж лучше свой, как-то спокойнее. И потом... знаешь, приятно знать, что где-то, в каких-то папках останется свидетельство...

— О чем свидетельство? — шепотом заорал Вовушка.

— Что не такие уж мы дураки. Пусть убедятся потомки, что думали мы, ворчали, брюзжали, сплетничали, хихикали себе под мышку... Что не только «ура!» кричали, не один только красный цвет вокруг себя видели...

— А он давно этим занимается?

— Точно не знаю, но что не первую пятилетку, это уж наверняка. — Шихин оставил наконец попытки поднять бревно и поудобнее уселся на кирпич. — У него как все получилось... Прорвало батарею парового отопления. А рядом стройка. Васька пошел, взял новую батарею и прет домой. Его задержали. Оказалось, что со стройки похищена сотня батарей — все записали на Ваську. Ему светило пять лет. Но ребята из конторы по технике безопасности пришли на помощь. Давай, говорят, ты нам поможешь, мы тебе. Васька согласился. Дело замяли. С тех пор и пишет. По-моему, ему даже понравилось, чувствует себя нужным человеком, гражданственность у него образовалась, еще что-то... Следит за тем, чтобы не возникала какая-либо угроза, чтоб не затеяли враги отторжение Перхушкова, Подушкина, Жаворонков... Это очень известные места, и если они отойдут от нашего государства, возникнет прямая опасность и для Москвы...

— Митя! — свистяще прошептал Вовушка. — Гнать его надо в три шеи.

— Но-но! — Шихин предостерегающе поднял палец. — Говори, да не заговаривайся! Ишь! Представь... Мы его прогоним, так? А в конторе решат, что у них завелся провокатор. Что происходит дальше? Назначат чистку, она неизбежно перекинется на другие государственные органы... Знаешь, что в стране начнется?! Вот тогда уж точно придется кое-кого к стенке ставить. А остановиться будет трудно, не знаю, можно ли будет тогда вообще остановиться. Так пусть уж лучше Васька-стукач занимается своим делом, пусть пишет и про зеленую колбасу, и про гнилую картошку... Может, польза какая будет... Напрасно ты на него взъярился, ей-богу, напрасно! Знаешь, как он готовит! Обалденно! И главное, любит готовить, любит порадовать друзей вкусной и здоровой пищей. Он и за бутылкой смотается, и пожарит, и сварит, и соус такой загуляет, что ты сам себе пальцы отгрызешь.

— А вы как догадались, что он стукач?

— Там же у них в конторе тоже разные люди сидят. Дали понять. Дескать, много треплетесь, поостыньте маленько, Васька ваш совсем запарился, да и мы не успеваем все его доносы обрабатывать.

— А я бы его или пришил, или отшил, — раздумчиво проговорил Вовушка.

— Смотри мне! — Шихин постучал кулаком по бревну. — Ваську не трожь. Отличный парень. Он хотя бы анонимок не пишет. А в доносах за каждое слово свое отвечает. Ты мне лучше скажи — что нам с этим бревном делать? — как ни в чем не бывало спросил Шихин. — Представляешь, в кухне на пол ничего поставить нельзя — все катится в угол, и что самое интересное, куда-то исчезает, как в воронку. Я думал, под пол закатывается, а здесь ничего нет... Таз скатился и пропал. Катька коляску в кухню затащила, она тут же покатилась вниз, и нет ее... Я уже не говорю про ложки, кружки, тарелки. Шамана было затащило... Как он выл, бедный, как скулил! В самый последний момент мне удалось оттащить его от этой воронки.

— Тут и думать нечего, — сказал Вовушка. — Все ясно. Черная дыра. Нужно у Ошеверова взять домкрат, поднять балку, а под нее столбик из кирпичей сложить. И все. Дыра исчезнет. Когда я свой лазер испытывал, ого... Такие воронки возникали... У меня луч в дугу согнуло, понял? Луч лазера гнулся, как тростинка на ветру!

Мощный ошеверовский домкрат легко приподнял балку вместе с кухонным полом, Шихин даже поднял выше, чем требовалось, чтобы потом, когда кирпичи осядут, пол как раз принял бы горизонтальное положение. Он восторженно ходил по ровному полу, приседал, подпрыгивал и даже решился испытать, нет ли воронки в углу. Бросив в угол резиновый мячик, Шихин ожидал, что он тут же исчезнет, но мячик отскочил от стенки, попрыгал но доскам и остался на полу. Валя тоже была счастлива, поскольку ведра у нее больше не опрокидывались, кухонную утварь не затягивало в дыру и не слышалось оттуда тонкого свиста удаляющихся со страшной скоростью предметов. И не тянуло больше из угла сквозняком космического холода. Кухня стала просто кухней. Правда, с каким-то фантастическим освещением. Дело в том, что постоянно промокающий левый дальний угол Шихин решил высушить с помощью медицинского отражателя — мощная лампа, направленная в сырое место, но прикрытая металлическим колпаком, хотя и не слепила, но давала неестественно яркое место на бревнах, от которых поднимался легкий пар. Чтобы эта лампа не разорила его вконец, Шихин вставил жучок в электросчетчик и все время пребывал в легкой тревоге — не пришел бы инспектор, не заметил бы обмана, не оштрафовал бы на круглую сумму...

Раскрасневшийся у печи Васька-стукач трогательно напевал о весне, которая может нагрянуть нечаянно, унести покой, а то и сон. Он жарил морского окуня, подливал масло на сковородку, переворачивал розоватые ломти и был весьма доволен жизнью. Умел Васька добиться корочки, внутренней пропаренной мякоти, которая, казалось, дышала, а дух от нее шел такой, что гости, помимо своей воли, собрались на террасе и время от времени, трепеща ноздрями, втягивали воздух, шедший из кухни. И был грех — в этот момент все прощали Ваське-стукачу маленькие слабости: у кого их нет! Его слабость казалась милой, немного смешной, забавной и говорила всего лишь о трогательной и неустанной Васькиной заботе о государстве. Ну, беспокоится человек, не очень ловко это делает, не соразмеряет слабых своих сил с громадностью задачи, которую поставил перед собой... Зато как окуня пожарил! И даже если это он написал на Митьку, ну что ж, бывает. Не расстреляли же того в конце концов, нечего и ерепениться. Он и на жену свою написал, и ничего, жива, слава Богу.

В какой-то момент Васька-стукач, не сказав никому ни слова, выскользнул за калитку, рванул на базар, купил несколько пучков петрушки, лука, редиски и опять, никем не замеченный, проскользнул на кухню. Валя ахнула, когда увидела зелень. Теперь она знала наверняка — ничто уже не может предотвратить радостного вопля изголодавшихся гостей.

— Послушай, Вася... Я не могу поверить, что тебя, с твоими кулинарными способностями, женщина может... предпочесть другому! — воскликнула Валя. — Твоя Раиса...

— А, Раиса, — проворчал Васька. — Кошелка старая.

— Но если ты написал анонимку, чтобы уберечь ее...