Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

— Хочешь подвесить его за запястья?

Аракаси кивнул, и гигант заверещал на языке, которого Хокану не мог распознать. Мастер ответил такой же гортанной речью, но потом вернулся к языку цурани из уважения к Хокану:

— Никто не придет тебе на помощь, Корбарх. Твоя жена и этот неотесанный телохранитель, которого ты к ней приставил, отрезаны от дома. В городе бунт, и Имперские Белые повсеместно наводят порядок. Они перегораживают улицы, где твоя жена собиралась делать покупки. Если у нее есть голова на плечах, она проведет ночь в гостинице, а домой вернется утром. Твой слуга Мекеш сейчас прячется под пивной бочкой в дальнем сарае. Он видел, как погиб твой прежний подмастерье, и, пока я здесь, он и носа не высунет, чтобы вызвать для тебя подмогу. Так что я буду спрашивать, а ты отвечай: какое противоядие должно было находиться во флаконе, который покажет тебе мой спутник?

Хокану незамедлительно продемонстрировал зеленый флакон, обнаруженный у мертвого торговца пряностями.

При виде этой улики Корбарх побелел, хотя и без того был бледен из-за вывернутых вверх рук.

— Не знаю я ничего про это. Ничего.

Брови у Аракаси поднялись.

— Ничего? — В его мягком голосе сквозило сожаление. — Ах, Корбарх, ты меня разочаровал.

Затем лицо Мастера затвердело, и нож с устрашающей быстротой вылетел из его руки.

Описав в воздухе дугу, стальной клинок впился в опорную балку. По пути лезвие скользнуло вдоль щеки Корбарха, заодно срезав прядь засаленных волос.

Сменив тон, Аракаси сказал:

— На этом флаконе имеются три шифрованных слова, начертанные так, как принято у кочевников. Написано твоей рукой, я ведь знаю твой почерк. Теперь говори. — Пленник вздернул подбородок с явным намерением возобновить протесты, но Аракаси его опередил:

— Мой компаньон — воин. Его жена сейчас умирает от твоего дьявольского снадобья. Может, тебе желательно, чтобы он обрисовал более изощренные способы получения сведений от захваченных вражеских лазутчиков?

— Пусть что хочет обрисовывает, — мрачно проговорил Корбарх, устрашенный, но не растерявший упорства. — Ничего я говорить не буду.

Темные глаза Аракаси на мгновение обратились к Хокану. Его полуулыбка оставалась безжалостно холодной.

— Во имя твоей супруги, расскажи этому упрямцу, как вы заставляете пленных говорить.

Поняв намерение Мастера, Хокану прислонился плечом к стене с видом человека, которому некуда спешить, и принялся описывать методы пыток. Его изложение представляло собой чудовищную мешанину из сохранившихся в памяти слухов, старых донесений, найденных в доме Минванаби перед прибытием Мары, и армейских побасенок, которыми солдаты постарше пугали молодых рекрутов. Кое-что, по правде говоря, он и сам придумал на ходу. Поскольку Корбарх оказался человеком с небогатым воображением, Хокану позволил себе подольше задержаться на описании особенно жутких подробностей. Тут уже Корбарха стало кидать из холода в жар. Руки, стянутые путами, напряглись — не в попытке спастись, но под действием безумного, отчаянного страха. Сочтя момент подходящим, Хокану обратился к Аракаси:

— С какого способа начнем, как считаешь? С раскаленных игл или с рычагов и веревок?

Аракаси задумчиво поскреб подбородок, а потом улыбнулся, да так, что Хокану едва сдержал дрожь.

— Э-э… — протянул он, вперив ледяной взгляд в глаза алхимику. — Ну как, хочешь знать, с чего мы начнем?

— Нет! — хрипло выдавил из себя Корбарх. — Нет! Я скажу тебе то, что ты хочешь узнать.

— Мы ждем, — поддал жару Хокану. — По-моему, тот карниз от занавеса в соседней комнате прекрасно послужит как рычаг. И мне известно, где тут поблизости можно наловить насекомых, которые вгрызаются в плоть…

— Погодите! Нет! — вскричал Корбарх.

— Тогда, — рассудительно предложил Аракаси, — ты скажешь нам рецепт противоядия, которому надлежало быть в этом флаконе.

Корбарх судорожно кивнул и торопливо заговорил:

— Листья сенмали, вымоченные в соленой воде в течение двух часов. Подсласти микстуру хорошей порцией меда красных пчел, чтобы твою госпожу не стошнило от соленых листьев. Маленький глоток. Минутку подожди. Еще глоток. Опять подожди. Потом пусть выпьет столько, сколько сможет. Чем больше проглотит, тем скорее исцелится. Потом, когда глаза станут ясными и жар спадет, — маленькая чашка микстуры каждые двенадцать часов в течение трех дней. Вот и все противоядие.

Аракаси круто развернулся к Хокану.

— Иди, — коротко сказал он. — Возьми лошадей и поспеши домой. Листья сенмали есть в запасе у каждого лекаря, а сейчас для Мары самое важное — время.

Хокану с тяжелым сердцем взглянул на Корбарха, рыдающего теперь в истерическом пароксизме облегчения.

— Я должен выяснить, с кем он связан, — настойчиво отчеканил Аракаси, но сразу понял, что обращается к пустому месту: Хокану уже вырвался из дома через взломанную дверь.

Сквозь пролом вливался ночной воздух. Слышалось пьяное пение: это горланили два приятеля, нетвердой походкой пробирающиеся домой. Кто-то швырнул из окна на их головы кувшин с водой, и какая-то бездомная собака испуганно залаяла, когда кувшин разбился со звоном и всплеском.

Аракаси не шевелился.

Все еще связанный, Корбарх не выдержал молчания:

— Т-т-ты с-с-собираешься м-меня от-т-пустить? — Он несколько приободрился. — Я же сказал тебе рецепт противоядия.

Глаза Аракаси блеснули, как у хищника.

— Но ты еще не сказал, кто купил яд, оказавшийся во флаконе, предназначенном для противоядия.

Корбарх содрогнулся:

— Если я скажу его имя — мне конец! Бесшумной походкой Аракаси приблизился к пленнику и выдернул нож из балки — бесценный клинок сверкнул в полутьме вестибюля. Мастер тайного знания провел пальцем вдоль лезвия, как бы проверяя его остроту.

— Твоя жизнь уже не предмет торга. Остается лишь определить, какой смертью ты умрешь.

— Нет! — захныкал Корбарх. — Нет! Я больше ничего не могу сказать! Даже если ты меня повесишь и боги сбросят мой труп с Колеса Жизни за бесчестье!

— Я тебя действительно повешу, — быстро подхватил Аракаси, — если ты не скажешь — вот в этом можешь быть уверен. Но до того, как веревка сделает свое дело, человек может натерпеться больших неприятностей, если сначала на нем порезвится клинок. Перед тобой стоит выбор, Корбарх, но не между честью и бесчестьем, а между быстрым милосердным концом и долгой мучительной агонией. Ты знаешь снадобья, которые даруют блаженную смерть. — Коснувшись острием ножа жирной складки на руке пленника, он добавил:

— И точно так же ты знаешь, какие зелья у тебя на полках заставляют человека корчиться в мучениях, прежде чем настанет смерть… Зелья, которые усиливают боль, не давая укрыться в спасительном беспамятстве, и заставляют чувствовать, что время тянется бесконечно долго.