56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 - Равиль Бикбаев

Сутки прошли, как батальон вернулся, а из штаба армии уже комбригу грозят: от должности отрешить; погоны снять.

«Вы хоть понимаете, что наделали? Это же пуштуны! Они утверждают, что ваши бандиты их избили и ограбили, и теперь войной грозят. Приказываю вам, товарищ подполковник, до приезда комиссии по рассмотрению этого инцидента своих мародеров за пределы части не выпускать», – вопит штабной чин.

Комбриг в трауре, комбат в тоске, командир роты в прострации. И опять всплыли вечные вопросы отечественной жизни и философии: «Кто виноват?» и «Что делать?». Но хоть они люди и с высшим образованием, пусть даже и военным, а комбриг и академию успел закончить, но офицеры боевые, решительные, всяких комиссий за свою службу навидались.

Первым ответили на вопрос: «Что делать?». Приказ командиру второй роты: «Выручай, Сашка, позарез надо!» Пять жирных баранов мы приволокли в офицерскую столовую. Как их нашли и где взяли, лучше не спрашивайте, только одно скажу: потерь в роте не было. Повар-грузин, помолившись, принес баранью жертву богам из штаба армии и стал мясо невинных жертв мариновать. Новый приказ издает комбриг по офицерскому составу бригады: «Ребята, у кого что есть… Выручайте!» От сердца оторвали и с душевной болью принесли в штаб товарищи офицеры заветные бутылочки. А один офицер из четвертого батальона даже три бутылки армянского коньяка отдал. Был он армянином, бутылки привез из отпуска и берег, чтобы достойно отпраздновать рождение сына, но был отличным парнем, хорошим товарищем и поставил общественное благо выше личной пьянки. Алтарь великой жертвы войсковому товариществу и взаимовыручке до краев наполнили замаринованным мясом и алкоголем.

Комиссия прилетела на двух вертолетах. Из первой винтокрылой машины выдвинулись суровый генерал и старшие офицеры, все в полевой форме, за версту от них несло желанием покарать нечестивцев, осквернивших интернациональный долг. Из второго вертолета в окружении офицеров в афганской форме вышел цивильный товарищ, министр по делам национальностей в правительстве Бабрака Кармаля.

Министр, под прикрытием десантных БМД, сразу отбыл к губернатору провинции, а генерал с присными начал творить суд и расправу в палатке командира бригады. Два дня и две ночи заседала комиссия, начали с коньяка, потом выпили всю водку, сожрали все мясо, но нашли ответ на трудный, почти неразрешимый вопрос. Кто виноват? Да никто! Роковое стечение обстоятельств. Мародерство? Да помилуйте! Откуда? Разве наши интернационалисты на это способны? Все разговоры о мародерстве в 56-й бригаде – это происки забугорных врагов и злобная клевета. Но мы не поддадимся на их грязные провокации! До браги, хоть и она была припасена, комиссия не опустилась и отбыла в Кабул в твердой уверенности, что бригада достойно представляет нашу доблестную армию на самом трудном рубеже борьбы с контрреволюционерами и империалистами.

Только отбыла комиссия, как весь личный состав бригады построили. Первым, через переводчика, перед нами выступил министр по делам национальностей, он коротко проинформировал, что конфликт улажен и что ограбленному племени заплатили за причиненный материальный и моральный вред в твердой валюте, вежливо попросил больше так не делать, а то этой самой валюты у народно-демократической республики маловато.

Вторым держал речь командир бригады. Передать ее не могу, а то меня обвинят сразу в кровосмешении, скотоложстве, мужеложстве, порнографии, особом цинизме, разврате, подлой клевете на советскую армию и прочее… прочее… Вывод из речи скажу: комбриг настоятельно рекомендовал больше так не поступать, не подводить его и не позорить его седую голову, а то он сделает так, что кровосмешение, скотоложство, мужеложство, совершенное с особым цинизмом, покажутся нам легким развлечением по сравнению с тем, на что он способен в гневе. Все, конфликт был исчерпан.

В первых числах марта, когда уже начал таять снег, стали проходимыми горные перевалы и тропы, случилось чудо.

Чудом стала комиссия из Москвы, прямо из Генерального штаба ВС СССР. Каждый, кто служил, сразу скажет: любая комиссия – это сразу и непреходящая головная боль, и траур для всей части. Не ударить в грязь лицом, показать образцовую выучку и воинскую дисциплину, при этом запудрить мозги, втереть очки, накормить и напоить ораву проверяющих – вот что такое комиссия. Но эти проверяющие сильно отличались от остальных, неоднократно мною виденных. Приехали они неожиданно, без предварительного за месяц уведомления, и увидели нашу часть такой, какая она есть. Возглавлял комиссию Большой Генерал, точное звание не знаю, он щеголял в новеньком бушлате без знаков отличия, но было сразу видно, что это очень Большой Генерал, так как вокруг него вьюнами вились генералы помельче. Большой Генерал[41], маленький, сухонький, бодренький старичок, со свитой обходил бригаду. Изношенная до предела техника и оружие, дырявые палатки, грязные, в оборванном обмундировании солдаты, чуть лучше одетые офицеры, полное отсутствие хотя бы признака бытовых удобств, отвратительное питание. И при всем при этом солдатики не ныли, не жаловались, были в меру веселы и бодры. На начальство не глазели, занимались своими делами, а если кого спрашивали, то спокойно без подобострастия отвечали.

– Да как же вы служите, в таких-то условиях?

– Нормально, товарищ генерал…

– А в баню вас часто водят?

– Так у нас ее нет, сами воду греем и в палатках моемся.

– А питание как?

– А вы сами попробуйте, товарищ генерал…

Откушал ложечку супа генерал, попробовал кашки, брезгливо посмотрел на компот, понюхал плесневелый хлеб. Посмотрел на оборванного солдата в стоптанных сапогах.

– Нас на фронте в войну и то лучше снабжали! – сделал заключение и комбригу говорит: – Вы докладывали в штаб армии о бедственном положении во вверенной вам части?

– Неоднократно, – хмуро отвечает подполковник и видит уже разгромный приказ «О бардаке в воинской части» и свое позорное увольнение.

– И что? – поднял брови генерал.

– Вы сами все видите, – мрачно цедит подполковник, – добавить мне нечего.

– Вижу, – сухо кивает головой генерал. – Все вижу, а еще я вижу, что даже в таких условиях часть выполняет поставленные перед ней задачи, а личный состав не превратился в грязную толпу, а сохранил воинский дух, и дисциплина у вас не показная, а настоящая, такая у нас только на фронте была. Вы, подполковник, настоящий командир и офицер. А со снабжением я разберусь.

Комбриг от неожиданности даже уставную фразу «Служу Советскому Союзу!» не сказал, только покраснел немолодой мужик, как красна девица. А Настоящий Генерал дальше пошел, по жилым палаткам, по автопарку, по кухням и складам. Думаете, вру? Так я сам этот разговор слышал, а до этого про наше житье-бытье рассказывал и Генерала пищей угощал.

Почему я с заглавных букв его звание пишу да Настоящим называю? А сдержал он свое слово. Через неделю после его убытия к нам колонна грузовых машин подошла, а потом через день постоянно машины стали колоннами приходить. Все сменили – палатки, кровати, матрасы, постельное белье, обмундирование. Все новое привезли. Технику новую пригнали, все стрелковое вооружение поменяли, продовольственное снабжение улучшилось. Полевыми банями и вошебойками снабдили. Модули (сборные домики) стали строить. И такие комиссии и генералы бывали, не только одна сволочь в генеральских чинах ходила, нормальных мужиков тоже хватало.