Императрица Орхидея - Анчи Мин

Гости приносили между тем коробки с церемониально украшенными булочками. Этих булочек набиралось такое количество, что тарелки перед алтарями приходилось менять каждые несколько минут. Кроме того, гости приносили тысячи свитков. Из-за них вся церемония очень скоро стала напоминать праздник каллиграфии. Во дворце на каждой стене висело по нескольку двустиший или изречений, и к балкам приходилось привязывать все новые и новые веревки. На кухне стряпали еду для более чем двух тысяч гостей.

Вот принц Гун снова упал на землю, и похоронный хор взвыл с новой силой, набирая громкость и темп. Трубы тоже старались что есть мочи, и их звук становился оглушающим. Я подумала, что это конец церемонии, но не тут-то было: оказалось, что только теперь произошло ее официальное открытие.

Обряд сжигания фигур должен был произойти на седьмой день церемонии. Для этого за городом построили три бумажных дворца и две горы. Дворцы были высотой двенадцать футов каждый, и на вершине их установили по золоченой пагоде. Народу собралось столько, что, пожалуй, такого количества я не видела и на Новый год. Дворцы копировали образцы времен династии Сун. Традиционно изломанные крыши были раскрашены под ярко-голубую черепицу. Со своего места я могла даже видеть внутреннее убранство дворцов: стулья, украшенные орнаментами, бумажные посеребренные палочки для еды и позолоченные винные бокалы на обеденном столе — все очень тонкой работы.

Горы были покрыты утесами, ручьями, цветущими кустами магнолий и зеленой травой. Но более всего меня поразило, что на кустах сидели цикады, а в траве — бабочки и кузнечики. Чтобы создать весь этот бумажный мир, тысячи мастеров должны были работать много лет подряд, и в несколько минут он станет пеплом.

Вот снова началось пение, и бумажные декорации были подожжены. Когда пламя взвилось достаточно высоко, монахи, ламы и жрецы начали бросать через головы аплодирующей толпы ритуальные булочки. Предполагалось, что они предназначаются для бездомных «голодных духов». Это был жест щедрости со стороны госпожи Цзинь.

С начала и до конца император Сянь Фэн не присутствовал на погребальной церемонии. Он сослался на болезнь.

Однако я-то знала, что он ненавидел эту женщину, и не могла его за это укорять. Именно госпожа Цзинь стала причиной самоубийства его родной матери. Не появившись на ее похоронах, император сделал демонстративный жест.

Гости и наложницы тоже оказались плохими плакальщиками. Они ели, пили и болтали между собой. Я даже слышала, как люди обсуждали мою беременность.

Я так и не смогла убедить императора Сянь Фэна в том, что мои соперницы плетут против меня заговор. Я говорила Его Величеству, что в моем пруду дохнет рыба, что орхидеи в саду вянут в самый разгар цветения. Ань Дэхай обнаружил, что их корни обгрызли какие-то очень редкие грызуны. Кто-то специально запустил их в мой сад.

Но жалобы только сердили моего мужа. Он считал Нюгуру ангелом милосердия и убеждал меня оставить бессмысленные страхи. Со своей стороны я считала, что с одной Нюгуру я действительно смогу справиться, но не с тремя тысячами других женщин. И если они все решат сделать мой живот своей мишенью, то может случиться всякое. Мне уже почти исполнился двадцать один год, и на своем веку я слышала о многих страшных преступлениях.

Я умоляла императора Сянь Фэна снова переехать в Большой круглый сад и жить там до моего разрешения от бремени. Его Величество сдался. Но я знала, что должна учиться прятать свое счастье, как мышка прячет еду. В последние недели, когда меня посещали другие наложницы, я пыталась избегать разговоров о беременности. Но это удавалось с трудом, особенно когда они приносили подарки для будущего ребенка. Недавно император повысил мне жалованье, и я тратила все дополнительные средства на то, чтобы отдаривать их равноценными подарками. Мне уже опротивело изображать, как я счастлива их видеть в своем дворце.

Для Ань Дэхая мой живот был божеством. По мере развития беременности он сосредотачивался на ней все больше и больше. С каждым днем его волнение нарастало, он радовался и боялся в одно и то же время. По утрам, вместо того чтобы приветствовать меня, он приветствовал мой живот.

— Доброе утро, Ваше Юное Величество! — торжественно говорил он и глубоко кланялся. — Что бы вы хотели съесть на завтрак?

Я начала изучать буддийские манускрипты и молилась о том, чтобы ребенок чувствовал себя хорошо, чтобы он радовался тому, что растет внутри меня. Еще я молилась о том, чтобы мои кошмары никак не повлияли на его рост. Если родится девочка (я заранее настраивала себя на это), то я тоже буду чувствовать себя счастливой, и разочарование не застигнет меня врасплох. По утрам я сидела в наполненной солнечным светом комнате и читала, днем занималась каллиграфией, которая считалась в буддизме хорошим средством для достижения равновесия и гармонии. И действительно мир и гармония постепенно начали ко мне возвращаться. С того момента, как Его Величество обратил внимание на меня, он посещал Нюгуру всего дважды. Первый раз — по случаю смерти госпожи Цзинь. После похорон он вызвал Нюгуру к себе на чай. Шпионы Ань Дэхая доложили, что они разговаривали только о церемонии и больше ни о чем.

Второй раз Его Величество посетил Нюгуру по ее просьбе. Об этом посещении она сама мне рассказала. Она сделала то, что, по ее понятиям, должно было понравится Его Величеству, и попросила его разрешения пристроить к гробнице госпожи Цзинь еще одно крыло. Нюгуру рассказывала, что собирает деньги со всех, и сама от себя вложила большую сумму.

Императора Сянь Фэна эта затея не очень воодушевила, однако он похвалил Нюгуру за преданность. Чтобы продемонстрировать свое расположение, он выпустил эдикт, в котором присваивал своей главной жене еще один титул. Теперь она называлась Добродетельная госпожа великого благочестия. Однако Нюгуру это мало утешило. Она ждала от императора совсем другого. Я точно знала, она хочет, чтобы император вернулся в ее спальню. Но в этом смысле она его не интересовала. Его Величество, нарушая все дворцовые правила, оставался у меня каждую ночь до самого рассвета. И я погрешу против истины, если скажу, что намеревалась делить императора с другими наложницами. Страдания Нюгуру были мне абсолютно понятны. В будущем мне сполна придется «походить в ее туфлях», но тогда я пыталась извлечь для себя максимальную выгоду. О завтрашнем дне я старалась думать, как о тайне, предоставляя ему самому позаботиться о себе. При слове «будущее» у меня возникала ассоциация с той войной, которую отец вел в Уху против саранчи, когда зеленые поля за одну весеннюю ночь внезапно стали безжизненными.

На публике Нюгуру старалась держаться как ни в чем не бывало и одаривала всех лучезарными улыбками, однако слухи, идущие от ее евнухов и служанок, подтверждали, что она в отчаянии. Она все глубже погружалась в буддийскую веру и трижды в день посещала храм, где пела молитвы вместе со своим наставником.

Император Сянь Фэн посоветовал мне «не смотреть на людей сквозь игольное ушко». Но инстинкт подсказывал мне, что к ревности Нюгуру нельзя относиться легкомысленно. В этом смысле переезд в Большой круглый сад, без сомнения, оказался нелишней мерой. На поверхности мы с Нюгуру оставались друзьями. Она тоже деятельно участвовала в приготовлениях к появлению на свет младенца, посещала императорские мастерские, где следила за пошивом детских вещей, заходила в императорские кладовые, чтобы удостовериться, что в них хранятся только свежие продукты. Последнее, что она сделала, это посетила рыбную ферму. Считалось, что рыба способствует обилию грудного молока, и Нюгуру удостоверилась, что в императорских прудах рыбы достаточно для целой армии кормилиц.