Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг

Помимо конкуренции советские инженеры видели за границей и другие достойные подражания особенности, например крупные лаборатории. Эти лаборатории, которые не закрывались даже во время экономических кризисов, служили «мозгом предприятия» и существовали исключительно для развития производства. Один московский инженер рассказал, как он был удивлен, когда наткнулся у Форда на контору, где инженеры сидели в удобных креслах, положив ноги на стол, курили сигары и как будто ничего не делали. В действительности это оказались «думающие инженеры», чья единственная задача заключалась в том, чтобы совершенствовать конструкции и снабжать производство новыми идеями. Им платили в четыре раза больше, чем обычным инженерам, и создавали особые условия труда. Советские инженеры, явно очарованные подобными учреждениями, полагали, что именно их отсутствие в СССР виновато в стагнации отечественной промышленности. Наконец, они завидовали американским инженерам, потому что те имели совсем иные навыки, чем советские ИТР, и базировались эти навыки на иных предпосылках. Они могут опереться на опыт, накопленный не только ими самими, но и поколениями инженеров до них, констатировал инженер П.А. Богданов. Советский специалист, чего-то не зная, начинает рыться в учебнике, американец же обращается к опыту предшествующего поколения. Слова: «Так подсказывает мой опыт и опыт моей фирмы», — которыми иностранцы отвечали советским коллегам на вопрос, откуда им известно то-то и то-то, и которые многие русские воспринимали как признак недостаточной теоретической подготовки, на самом деле свидетельствовали о фундаментальном умении американцев находить оптимальные решения технических проблем. Косвенным образом они давали понять, насколько ошибочно убеждение, будто советская промышленность может отказаться от русской инженерной традиции. Специалисты снова начали интенсивно обсуждать тему образования собственных кадров и критиковать его, сравнивая с американским. Богданов считал, что необходимо взять за образец требования, предъявляемые к американским студентам-техникам: в своих дипломных работах им надлежало продемонстрировать солидные базовые теоретические знания, исключительную точность чертежей и расчетов, отличную грамотность и аккуратность. Эти краеугольные камни американского высшего образования, писал Богданов, неприятно удивляют русских студентов, однако именно они закладывают основу не имеющей себе равных американской трудовой дисциплины и аккуратности, которой так не хватает русским. В отличие от советских студентов, американцы работают чрезвычайно быстро, привыкли пользоваться таблицами и справочниками, проявлять самостоятельность, в университетских лабораториях не остаются пассивными наблюдателями, а принимают активное участие в опытах. Их организованность феноменальна, на лекциях они дискутируют и спорят, на их конгрессах не просто зачитываются длинные доклады и принимаются резолюции, а идет настоящий обмен мнениями о новейших технических достижениях. После этого панегирика американскому техническому образованию автор счел необходимым добавить: «Да не подумают читатели, что я создаю из американской техники и методики "икону"… которой надо слепо следовать».

Богданов был не одинок в своих претензиях к советской высшей школе, к нему присоединялись и другие, например профессор А. Беркенгейм, требуя меньше регламентировать работу студентов технических вузов, больше воспитывать в них самостоятельность и ответственность. Инженер А. Цуккерман с Горьковского автозавода не мог скрыть восхищения американской системой образования. Советский инженер, писал он, выходит из стен вуза, не имея никакого практического опыта, и, как правило, ему нужно года два, чтобы присмотреться к производству и овладеть его секретами, а у молодого американского инженера настоящий практический опыт уже есть. Советский студент на практике зачастую обречен сидеть в архиве, переписывая какие-нибудь технические данные, тогда как американец каждые две недели должен посылать отчет о своей практике в вуз, причем от него требуют критики тех или иных производственных процессов и предложений по их оптимизации. На Цуккермана огромное впечатление произвела его собственная учеба в нью-йоркском Колледже, где ему однажды дали задание упаковывать листы бумаги в конверты. Смысл и цель столь необычного для инженера занятия заключались в том, чтобы показать ему важное значение оптимальной организации производства, поскольку порученную работу надлежало выполнить с наименьшими затратами труда и времени.

Расточая похвалы США, собственному народному хозяйству в годы второй пятилетки ведущие инженеры ставили неудовлетворительную оценку. В этот период были сданы в эксплуатацию лишь немногие престижные объекты, например московское метро. Гугель, бывший начальник строительства Магнитки, а в 1935 г. директор концерна «Азовсталь», публично признавался, что не понимает, каким образом за первую пятилетку удалось так быстро построить заводы Магнитогорска и Кузнецка. Нынче, в 1935 г., подобное уже не получается. Планы строительства больше не согласуются с графиками правительства и наркомата; хотя машиностроение развивается, однако получить необходимое оборудование сложнее, чем прежде. И рабочую силу набирать все труднее, а составлять и утверждать реально выполнимые финансовые планы практически невозможно. Словно эхо, вторило ему напечатанное в газете «За индустриализацию» «Письмо американского инженера». Некий Р. Вэйл писал, что в Соединенных Штатах прожужжал всем уши о своей работе в Советском Союзе, расхваливая его как страну самой передовой техники. Но, вернувшись в СССР, он не нашел ожидаемого современного индустриального государства. На «его» заводе большая часть новейших машин даже не была установлена, а установленные стояли без дела, из одиннадцати печей только одну оборудовали современным прибором для измерения расхода газа. Все увиденное заставило его вспомнить о консервативных американских инженерах, которые отказываются работать новыми методами.

Итак, образ заграницы оставался двойственным, неустойчивым и постоянно меняющимся: пример для подражания и враг, земля обетованная и гибнущий старый мир. Ею восхищались, перед ней заискивали, ее поносили и демонизировали. Советский Союз, со своей стороны, представлял себя прилежным учеником, твердо намеренным побить учителя его же оружием. Он то выступал в роли великодушного покровителя, то становился в позу обманутого мстителя. Ни за десять лет, ни позднее Советскому Союзу так и не удалось то, что не удавалось России за всю ее долгую историю: освободиться от влияния и притягательной силы заграницы, позиционировать себя как полностью независимую великую страну, которая для сознания собственной самоценности не нуждается в постоянном сравнении с соседями.

Многослойный дискурс о загранице и заграничных инженерах задает тон воспоминаниям знакомых нам инженеров на данную тему: порой они восторгаются иностранной техникой, порой говорят о своих зарубежных коллегах свысока, но всегда отталкиваются от этого образца, пытаются компенсировать или скрыть комплекс неполноценности и не в состоянии относиться к иностранцам непредвзято. Иностранцы были для них мерилом, от которого они не могли избавиться. В то же время следует иметь в виду, что в 1960-е гг., когда писались воспоминания, в СССР царил крайний шовинизм, побуждавший советских инженеров все известные миру технические открытия и изобретения объявлять заслугой своих русских предков. Они обвиняли заграницу в том, что она, пользуясь отсталостью России до 1917 г., присваивала себе открытия, которые там не было возможности обнародовать. На подобном фоне не удивляет ярко выраженная в мемуарах тенденция ставить себя выше иностранцев. А.А. Гайлит работал с иностранцами исключительно в тот период, когда они пользовались в СССР расположением, и поэтому он единственный, кроме Н.З. Поздняка, кто не считает нужным демонстрировать собственное превосходство. Сотрудничество с французскими консультантами не доставило ему никаких хлопот и не задело его чести как инженера. В 1931 г. он провел во Франции пять месяцев, знакомясь в Сабаре и Сен-Жан-де-Морьене с алюминиевым производством лионской компании «Продюи шимик эт электрометаллик Але, Трок э Камарг». После возвращения в Ленинград в октябре 1931 г. он снова работал с французами на строительстве алюминиевого завода в Волхове. Работа шла без больших конфликтов; Гайлит гордо сообщает, что французы были ими довольны, когда они в апреле 1932 г. успешно выплавили первый советский алюминий. Поздняк также не считал несовместимым со своей профессиональной честью признавать значительное превосходство американской техники над отечественной. Катастрофу на Балхаше он сравнивал со строительством Панамского канала и в своем опубликованном докладе напоминал, что французы в Панаме потерпели неудачу, потому что приступили к рытью канала, не приняв во внимание местные условия. Рабочие заболевали, умирали или сбегали, и в итоге французам пришлось отказаться от проекта. Когда на смену им пришли американцы, они первым делом позаботились о том, чтобы сделать окружающую местность пригодной для жизни, уничтожили всех возбудителей болезней и лишь потом занялись собственно каналом. Он требовал от советского начальства взять за образец культуру американцев. США и в производстве ртути служили для Поздняка примером, на который следовало ориентироваться. Он добывал переводы американской специальной литературы и написал по ней дипломную работу.