Патриарх Тихон - Михаил Вострышев

Беллавин. Принципиально мы никогда не сойдемся.

Самсонов. Будете ли реагировать на то, что ваши подчиненные идут против власти?

Беллавин. Я их осуждаю, о чем уже писал.

Самсонов. Это надо сделать публично.

Красиков читает послание Антония Храповицкого из «Нового времени».

Беллавин. Для суда нужно двенадцать епископов.

Самсонов, Красиков. Категорическое публичное осуждение по каноническим правилам духовенства, ведущего к.-р. и антисоветскую работу, и принятие административных мер по отношению их. Категор. разъясн. гражд. о полож. закон, декр. ВЦИКа, необходимости его исполнения и подчинения.

Беллавин. Протестую, мы сговаривались с уполномоченным правительства, а последнее за спиной у нас постановило изъять все.

Красиков. Антисоветская агитация. Принять меры к осуждению и прекращению этой агитации.

Беллавин. Я не вижу никакого повода к этому, я уже осуждал и повторять отказываюсь.

Самсонов. Ваше мероприятие по отношению к тем священникам, которые выступали против изъятия ценностей?

Беллавин. Мне неизвестны их фамилии. Я не имею сведений, требую конкретных случаев.

На следующий день после допросов в Московском ревтрибунале и ГПУ, в субботу третьей недели по Пасхе, 23 апреля/6 мая, в шесть часов пополудни, когда в церквах благовестили к всенощной, отряд красноармейцев появился на Троицком подворье и объявил Святейшему Тихону, что отныне он находится под домашним арестом.

24 апреля/7 мая, по случаю вынесения по «делу 54-х» одиннадцати смертных приговоров и привлечения патриарха к судебной ответственности, советские газеты неистовствовали:

«Патриарх и его штаб — организаторы и руководители обширного контрреволюционного заговора».

«Смиренный Тихон оказался довольно искусным конспиративным обер-организатором, дергавшим через сеть своей архиерейской агентуры придурковатых и хитрых, умных и глупых, но в равной степени жадных «обыкновенных» попиков».

«Всему бывает предел. Пусть скорее будет положен предел тихоновским делам».

26 апреля/9 мая патриарх Тихон обратился с прошением к председателю ВЦИК М. И. Калинину:

«Решением от 8 сего мая Революционного трибунала в Москве приговорено несколько, в том числе и духовных, лиц к высшей мере наказания (смертной казни) по «делу об изъятии церковных ценностей».

В силу определения Всероссийского Собора от 8 декабря 1917 г. § 2-й, имею долг печаловаться перед Вами о помиловании осужденных, тем более что инкриминируемого послания они не составляли, сопротивления при изъятии не проявляли и вообще контрреволюцией не занимались»[63].

В этот же день патриарха Тихона вновь отконвоировали к чекисту Самсонову. Поздно ночью Святейший вернулся с Лубянки.

— Как там? — спросил измученный долгим ожиданием келейник.

— Уж очень строго допрашивали.

— А что же вам будет?

— Голову обещали срубить, — с обычным добродушием, хоть и печально ответил Святейший.

29 апреля/12 мая оклеветанный, отданный под суд и арестованный патриарх, желая спасти Церковь, вдобавок лживо проинформированный несколькими священниками, сотрудничавшими с ГПУ[64], решается на тяжкий шаг собственного устранения — лишь бы Церкви было хорошо. Он пишет Калинину:

«Ввиду крайней затруднительности в церковном управлении, возникшей от привлечения меня к гражданскому суду, почитаю полезным для блага Церкви поставить временно, до созыва Собора, во главе церковного управления или Ярославского митрополита Агафангела, или Петроградского митрополита Вениамина».

30 апреля/13 мая московский обыватель Никита Окунев отметил в своем дневнике:

«Пошел сегодня за всенощную на Патриаршее подворье. Прекрасная, «правильная» служба, как в небольшом монастыре незабвенного старого обихода. Служил простой иеромонах с одним иеродиаконом, но на правом клиросе звучное и умелое пение любителей церковного пения обоего пола, по-видимому, из духовного звания (поют, а вместе с тем молятся), на левом — знаменитейший чтец, молодой человек с редким по красоте голосом и изумительной дикцией. Когда ему приходилось петь, ему вторит подворский патриарший архидиакон Автоном, не ахти какой басище, но певец складный и умеющий. В общем, очень хорошо, но и очень грустно.

В алтаре всю всенощную стоял сам патриарх, как простой богомолец. Его можно было видеть, став за левым клиросом, в те моменты, когда открывались Царские врата. Он стоял направо, в сторонке от престола, в простой рясе и без парамана[65].

Так вот он и на суде предстал, «высокий и стройный». Грустно было смотреть на такое, может быть, и любезное его сердцу, но теперь, безусловно, вынужденное смирение главы Российской Церкви. А паства? «Боголюбивая» Москва, где же она? Отчего она не потянулась в эти дни именно сюда, в этот уютный и скромный храм, в этот русский Ватикан? Ведьвсе знают, все читают, что на патриарха спущена вся свора спецов по богохульству. Все смутно ждут крайнего утеснения Святейшего отца. Ясно, что ему подготавливают всякие поношения и лишения, вплоть до «высшей меры наказания». Так чего же не шли взглянуть на патриарха в такие черные и тяжелые для него дни? Разве мало в Москве стариков и вообще почтенных людей, обязательно посещающих воскресные службы? Ну и шли бы, или на трамвае ехали со своих Плющих, Хамовников, Серпуховок, Таганок, Бутырок или Грузин на Троицкое подворье. Шли хоть бы поочередно от каждого прихода по одному приличному пожилому человеку. Тем самым поспорили бы с неверующими, которые теперь очень кричат, да и не без основания, что кончено дело Церкви — распадается она, редеет, вырождается!

А какое бы утешение старику видеть, что не одни бабы иоаннистического типа пришли помолиться с ним (как это было сегодня за малым исключением), а сошлись еще человек триста старых богобоязненных москвичей. Он видел бы в этом сочувствие к себе со стороны верующих и явился бы на ожидаемый «суд неправедный» еще более «высоким и стройным» и, безусловно, праведным».

Последнюю литургию на Троицком подворье в своем любимом храме преподобного Сергия Радонежского арестованный патриарх Тихон совершил 1/14 мая…

«Это было воскресенье, — вспоминает В. М. Миронова. — Здесь, в маленьком храмике, в присутствии немногочисленных молящихся, патриарх в сослужении подворской братии совершил божественную литургию — просто, без особой помпы и, как всегда, молитвенно.