Кто боится гендера? - Джудит Батлер

что это противоречило религиозному понятию "чи" - термину в языке игбо, который в равной степени относится к мужским и женским божествам. Идея унитарной "женщины", привнесенная христианскими моралистами, не имеет места в африканском контексте, где женщины могли брать на себя социальные роли, включая роль мужа, в зависимости от меняющихся обстоятельств и социальных требований.

Подобные сложности не представляют собой теорию queer avant la lettre, а скорее являются социальной сложностью, словарный запас и значение которой зависят от контекста, в котором они живут. Суть в том, чтобы не полагаться на английские термины или светские рамки для критики "жесткой бинарности", навязанной христианством. Колониальные власти, навязывая библейские модели гендерной бинарности, очень часто осуждали и патологизировали африканские формы интимных отношений и гендерного облика, так что, опять же, мы видим, что это навязано не городскими элитами, а христианскими формами колонизации. Аналогично, исследования по Восточной Африке и Уганде показали, что гендерное неравенство было введено христианскими миссионерами, предполагая, что традиционные социальные отношения были в некотором смысле более изменчивыми и сложными, чем те, которые были введены и навязаны миссионерским образованием и здравоохранением.

Развивая концепцию Амадиума, Матебени исследует, как термин "унонгаиндода" стал менее распространенным в языке нгуни в Восточной Капской провинции Южной Африки. Термин, используемый для описания женщины, которая выглядит как мужчина, или делает то, что обычно делает мужчина, или "смешно одевается", перешел от простого описания к все более уничижительному. Однако он не обязательно связан с сексуальной идентичностью или практикой, и его нелегко вписать в бинарную гендерную модель. Ныне уничижительный термин, недавно возвращенный в обиход в целях утверждения свободы или, более того, чтобы избежать оскорблений, unongayindoda - это специфический лингвистический термин, который может быть понят только в связи с различными социальными координатами. При повторном использовании он становится термином, открытым для множества значений, порождая неожиданные возможности и даже новые образы.

Примеры, которые приводит Матебени, не направлены на то, чтобы поддержать или оспорить западные теории; скорее, они призваны восстановить и представить новый, иной язык для понимания гендерных атрибуций. Для Матебени унонгайиндода существует за пределами самого гендера. Стелла Ньянзи, медицинский антрополог и поэт в изгнании из Уганды, настаивает на том, что больше всего необходим способ "мышления вне нагруженных западных рамок аббревиатуры ЛГБТИ". Отвергая колониальную бинарность гендера и модель эмансипации LGBTQIA+, она присоединяется к ряду африканских ученых, обращающих внимание не только на множество выражений для ненормативных полов и сексуальности, но и на другие способы, которыми язык работает в создании и снятии социальных субъектов: "жесты, молчание, стирание и инвизибилизация". Само различие между нормативным и ненормативным не всегда применимо, поскольку это разделение с самого начала исключает возможности, которые не подпадают ни под одну из категорий. Дело не в том, чтобы превратить эти способы обозначения членов рода и сообщества в субъектов, обладающих правами. Это привело бы к исчезновению специфических форм любви и жизни в сообществах, а также их способов страдания и осуществления свободы.

Вновь подчеркивая важность языка, Матебени рассказывает о термине gogo, который означает мать матери или отца, а также пророка, провидца или целителя. Этот термин открывает несколько значений, которые ставят в тупик как колониальные, так и гомонормативные версии гендера и сексуальности. Для Матебени термин "гого" выходит за рамки гендера, поскольку он относится к мужским и женским бабушкам и дедушкам, а также к совокупности знаний коренных народов, которые связывают живых и мертвых. Оно бросает вызов бинарности, но не может служить незападным примером, подтверждающим отказ западной теории гомосексуализма от бинарности. Скорее, она принадлежит к тому направлению африканской философии, которое связывает родство и близость с достоинством. В частности, он принадлежит к убунту - пониманию человека как части большого мира, связанного с духовной взаимосвязью. Если гого слишком быстро переводится в "гендерную теорию" как доминирующую структуру или становится галочкой, которую нужно поставить, он теряет все эти временные, духовные и социальные координаты и смыслы. Оно становится поистине потерянным в переводе.

 

Сказать, что современная, колониальная и европейская система бинарного гендера является знаком и сосудом колонизации (как это делает Лугонес), значит противопоставить колониальному навязыванию ту самую натурализованную и гетеронормативную организацию пола, которую защищает Ватикан. Церковь несет ответственность за часть этой колонизаторской миссии, определяя нормативные гетеросексуальные семьи как цель колонизации. Если же под "гендером" понимать отступления от этой самой нормативной системы, включая жизни трансов, лесбиянок, геев, бисексуалов, квиров и интерсексуалов, а также категории, бросающие вызов гетеронормативности, или многие десятки полов, которые сейчас перечисляет, например, Facebook/Meta, то гендер в значительной степени не служит христианской миссии, которая переносит свою собственную колонизаторскую историю за пределы себя в "гендерной идеологии", угрожающей колонизацией Глобальному Югу. Настаивать на том, что все маргиналы и борцы, подвергающиеся преследованиям и цензуре, на самом деле представляют навязывания и нарушения колониальной власти, значит не видеть того, что их шаткая и впечатляющая борьба является прямым результатом осуждения со стороны как государственных, так и религиозных властей. Если утверждать, как это справедливо делают многие, что именно колониальная власть упорядочивает гендер в патриархальном и гетеронормативном ключе, то сопротивление колонизации должно быть тесно связано с утверждением жизни квиров, трансов и интерсексуалов. ЛГБТКВ+ люди должны присоединиться к борьбе против продолжающейся колонизации в Пуэрто-Рико, Палестине, Новой Каледонии и других местах, а также против неоколониального захвата части Африки - все это также является борьбой против расизма и капиталистической эксплуатации. Те, кто этого не делает, не видят, что их судьба связана с судьбами многих других, и что те, кто выступает против одной группы, как правило, выступают против остальных. Глупо не видеть в стратегиях раскола то, чем они являются, и отказываться от союзов против сил, которые не только маргинализируют, но и унижают и сводят на нет множество взаимосвязанных жизней.

Идея о том, что гомофобия - это проблема досовременная и что с ней должны бороться более современные или "продвинутые" страны, поучая тех, кто менее современен, оказывается ложной: гомофобия очень жива во всей Европе и все больше распространяется в Соединенных Штатах. Дебаты о том, является ли гомосексуальность "неафриканской" или, в последнее время, "не угандийской", совершают ошибку, загоняя жизнь геев и лесбиянок и африканскость в колониальные и националистические рамки, тем самым не принимая во внимание организацию и язык интимных отношений и гендерной жизни вне этих двух понятий. Например, Лугонес и другие исследователи пытались подтвердить, что в сообществах коренных народов нашлось место для третьего пола, а в целом ряде исследований обсуждался термин "два духа" (Two-Spirit), описывающий гендерно неконформных людей во многих сообществах коренных народов и первых наций по