Американская грязь - Дженин Камминс

– А сколько он берет? – спросила Лидия.

Младшая сестра взглянула на старшую, которая по-прежнему лежала, положив подбородок на сцепленные руки. Ребека гладила ее по спине.

– Сколько он берет, Соле?

– Четыре тысячи за одного, – ответила Соледад, не меняя позы, не размыкая век.

Лидия удивилась.

– Я была уверена, что это стоит намного дороже. Десять тысяч песо как минимум.

– Долларов. – Голос старшей сестры приглушал рукав футболки. – Четыре тысячи долларов.

Dios Santo. У Лидии перехватило дыхание. Она принимала доллары в книжном магазине и примерно знала, какой сейчас валютный курс, но такие суммы ей и не снились. Она с трудом произвела мысленные подсчеты. Дорого, конечно, но им хватит, денег у них полно. Еще немного даже останется, чтобы встать на ноги по ту сторону границы. Но потом Лидия вспомнила речь падре в Селае. Абсолютно каждого из вас ограбят. Каждого. Даже если вы сумеете доехать до севера, по прибытии в ваших карманах будет пусто – это я вам обещаю.

Но все равно это здорово – иметь какой-то план, думать не только о сиюминутных проблемах с едой и ночлегом. Лидия не чувствовала себя готовой, но, по крайней мере, уже могла размышлять о будущем. Чего она точно не могла, так это оглядываться назад, и надеялась, что у нее и без этого получится двигаться вперед.

– И где вы встречаетесь с этим вашим койотом? Он вас ждет? – Лидия обращалась к Ребеке.

– Да. Его зовут Шакал…

Ну конечно. Разве могут койота звать Роберто, или Луис, или Хосе? К чему все это, если можно назваться Шакалом.

– …и работает он в Ногалесе. Оттуда мы позвоним ему на мобильный телефон. Вот, смотри.

Ребека ослабила узелок радужного браслета, который носила на левом запястье, просунула палец в крошечную дырочку с внутренней стороны и выудила оттуда клочок бумаги с номером.

– Отлично. – Лидия кивнула. – Очень хорошо.

Теперь у них был четкий план.

Удивительно, но факт: даже в путешествии на крыше товарного поезда в какой-то момент ты начинаешь скучать. Их дни протекали поразительно монотонно. Пыхтение двигателя и скрип металла не смолкали ни на секунду, поэтому очень скоро мигранты вообще переставали их слышать. В городах, когда поезд притормаживал или останавливался, мигранты спрыгивали, запрыгивали, а потом все продолжалось по новой. Солнце взбиралось высоко в небо и обрушивало вниз сияние, от которого кожа так нагревалась, что слегка начинала пахнуть горелым; яркий свет выбеливал все краски пейзажа.

Масатлан поезд проехал без остановки, и дорога снова потянулась вдоль океана; песок и морская синева напомнили Луке о доме, но вместо радости он ощутил опустошение. Когда поезд направился вглубь материка, оставляя пляж позади, мальчик вздохнул с облегчением. Но потом снова потянулись монотонные часы, размытое пятно коричневых, зеленых и серых оттенков, так что Лука почти обрадовался, когда за несколько миль от Кульякана вдруг послышался крик. Одинокий голос повторял раз за разом, будто сирена: «La migra, la migra!»

Мигранты наскоро похватали свои вещи; кое-кто не стал тратить время даже на это – взглянув на клубы пыли от приближавшихся фургонов, они кинулись на противоположную сторону крыши и попрыгали вниз.

– Давай, Соледад, просыпайся! – В голосе Ребеки звенела паника. – Нам нужно уходить!

Поезд сбросил скорость, но не остановился, и мужчины на крыше решили не ждать. Они кинулись врассыпную. Устремились прочь.

– ¡A la mierda con esto![82] – выругалась Соледад, закидывая на плечи рюкзак.

– Мами, что происходит? – спросил Лука.

Теоретически для него и Лидии миграционная полиция не представляла никакой угрозы. Они были мексиканские граждане, их нельзя было депортировать в Гватемалу или Сальвадор, и, в отличие от большинства попутчиков, они находились в стране на законных основаниях. Поездка на крыше вагона считается мелким нарушением. Но, может, все дело было во всеобщей панике, в ее заразительности. Впрочем, нет: Лидия просто знала. Она понимала: эти люди приехали сюда не для того, чтобы наводить порядок или исполнять закон. Животный страх, порождаемый лишь глубинным инстинктом, подсказывал, что гражданство никого не защитит. Им грозила смертельная опасность – Лидия чувствовала ее кожей, кончиками волос.

Фургоны окружали поезд, словно стая хищников. Внутри сидели вооруженные мужчины в масках. Дрожащими руками Лидия схватилась за пряжку на ремне сына, но отстегнуть его у нее получилось только с третьего раза.

– Мами? – Голос мальчика превратился в писк.

– Нужно бежать, – прохрипела Лидия.

Вдоль путей по бездорожью неслись три черно-белых фургона с огромными перекладинами вдоль кузова, выплевывая из-под колес пыль и куски щебня. В каждом кузове стояло как минимум четверо agentes[83], и еще несколько человек сидели внутри; все они были вооружены до зубов, как будто собирались на войну. Лука таращился на них с открытым ртом. Одеты мужчины были одинаково: тяжелые ботинки, наколенники, шлемы, гигантские шипованные жилеты из кевлара, перчатки, черные балаклавы, скрывавшие лицо, и затемненные черные маски, за которыми не было видно даже глаз. По всему телу к одежде крепилось оружие, а через плечо висел здоровенный автомат. Лука и представить не мог, зачем гоняться за мигрантами со всем этим снаряжением; еще он подумал, что под такой экипировкой отличить сотрудника la migra от переодетого наркодельца просто невозможно. С другой стороны, думал мальчик, может, между ними и вовсе нет никакой разницы: оружие – оно и есть оружие. Тут он намочил штаны.

Никто не обращал на это внимания. Мигранты переваливались через край поезда. Все лестницы были забиты, и кое-кто решил не дожидаться своей очереди и прыгал прямо с крыши; видя, как они приземляются, Лука содрогался от ужаса. Один мужчина так и не поднялся после прыжка. Он корчился от боли, вцепившись руками в сломанную ногу. При ударе о землю многие теряли равновесие и вскрикивали, но возвращаться в форму приходилось очень быстро. Пошатываясь, они снова набирали скорость. У Луки накопилось много вопросов, но он понимал, что сейчас не время их задавать; он слушал Мами и исполнял ее указания. До лестницы они добрались последними, и единственным утешением было то, что теперь она опустела: никого из мужчин не осталось; окинув взглядом поле, Лука увидел, как они мчатся вприпрыжку, словно зайцы, – но тщетно. Мальчик видел, что все тщетно. Потому что la migra выбрала идеальное место для атаки: вокруг были одни поля, ничего кроме полей, и все сжатые, голые, бурые и плоские. Мигрантам некуда было бежать, вне зависимости от того, насколько они умные или быстрые. Стоило им сойти с поезда, и они были обречены. Поблизости не было ни города, ни здания, ни дерева, ни куста, ни ямы. Скрыться было негде. Лука открыл было рот, намереваясь сказать матери, что, может, им лучше остаться на месте, как вдруг поезд резко затормозил, и все они покачнулись; Ребека не смогла удержаться на лестнице, и Соледад бросилась за ней, но поймала ее не за руку, а за волосы, которые в суматохе выбились из пучка. Она подтянула сестру обратно, и обе расплакались. Все четверо чувствовали, как в глотке стучит сердце, и в тот самый миг, когда поезд с рывком остановился, Лука решил промолчать.