До востребования, Париж - Алексей Тарханов

Возможность спокойно жить на парижском бульваре, не получая для этого никаких разрешений, для нее в новинку.

– Франция пришла ко мне с русской литературой – любимые героини Толстого и Пушкина переходили с русского на французский, и это был их второй родной язык. Если ты читала в детстве книги, Франция – естественное продолжение России. Я «воцерковилась» в Париже более француженкой, чем многие, – говорит Рената.

Но когда я спрашиваю ее, московскую барышню: «А как же Москва?», она отвечает, что в сравнении начинаешь любить эти города гораздо острее.

– В Париже я ценю возможность жить, а не только работать! Мне хочется все успеть – пойти учиться здесь или просто наслаждаться жизнью: ничего не делать, а ходить себе с тележкой на рынки, в лавки, покупать вино, ездить в замки по гостям, бегать на вечеринки, зависать в выходные дома, не отвечать на телефон.

Что ей не нравится? Сложный язык. «Я им все-таки не владею так, как хотелось бы, и скорее понимаю интуитивно. Хочу написать прошение “туда наверх”, чтобы мне увеличили сутки и вместо двадцати четырех часов выдали хотя бы тридцать. Тогда бы я учила французский лучше и бывала бы здесь чаще, и вообще, оставила бы своего двойника в Москве для всякой черной работы, а себя настоящую отправляла бы то и дело в Париж – отдохнуть».

Глупость жить в литературе, когда есть так называемая реальная жизнь, но реальная жизнь оказывается еще литературнее, как литературна моя собеседница, сидящая в красном платье на зеленом плюшевом диване под развесистым кактусом с бокалом в руках. Нельзя не полюбить Ренату, которая не боится жить в Париже, как в книге.

Когда я заканчивал эту историю, получил письмо от Ренаты: «Пишу Вам эти строки в Москве. Сутки назад прилетела. Сыграла спектакль. Завтра снова спектакль, и утром я вернусь в Париж. Моя помощница по хозяйству говорит мне, что в квартире еще кто-то есть. Это мистика, но во всех моих квартирах это существует, словно за мной ездят множество духов и домовых – говорят, они любят путешествовать, быстро прыгая в чемодан. Они ходят по второму этажу, пока все сидят на первом, потом по первому, если перемещаешься на второй… Их всегда опасаются домработницы, я же – обожаю. Уезжая, налила “духам” – шампанского в вазочку. А еще они любят пиво и сахар».

#святаяанна #парижскиеиностранцы

Иду я от Комеди Франсез (он же «дом Мольера») к Гранд-Опера по широкой улице Оперы. Сворачиваю направо на улицу Святой Анны. Самый центр французской столицы, самый обеденный полдень. И что же я там вижу? Вы думаете, бистро, брассери, круассантери, кафе, чайный салон, где парижан обслуживают гарсоны в белых передниках? Бар-табак, откуда доносятся звуки аккордеона? Как бы не так!

Кругом – иероглифы на повешенных у дверей тряпках. На стенах объявления без единого французского слова. Такова Святая Анна, маленькая Япония в центре Парижа.

Говорят, что в 1960-х здесь было царство гей-клубов, но потом геи откочевали в Марэ, и, поскольку свято место пусто не бывает, нашу ближнюю Анну занял Дальний Восток. Точки вдоль улицы все сплошь азиатские: под номером 32 – Higuma, дом 37 – Sapporo, чуть дальше 39 – Kunitoraya. Никто из них не притворяется французским рестораном, тут все аутентично быстро, дешево, жирно и вкусно. Рамен, удон, темпура, соба и всяческий дальневосточный фастфуд. На вкус – почти как в лавочках вокруг рыбного рынка в Токио.

У китайцев тоже свои точки. Например, на соседской улице Монтабор – целое заведение, куда приезжают автобусы с туристами. Китайцы зайдут внутрь, быстро поедят из мисочек, выйдут, рассядутся по автобусам и уедут – кто в Лувр, кто к Эйфелевой башне, кто по магазинам. А им на смену подвалят новые автобусы и новые китайцы. Место без особых примет. Никому постороннему не придет в голову туда зайти, так неаппетитно это выглядит.

Японские и китайские родственники со Святой Анны более приятны и гостеприимны. В их очередях мешаются все расы: монголоиды, европеоиды и негроиды со всех концов «города света».

Когда я только начал работать в Париже и поставил свою русскую фамилию на почтовом ящике, его завалили разной полезной информацией. Там были приглашения на распродажу, рекламные буклеты, всевозможные письма счастья. Почувствовали поживу – приехал новый иностранец.

Сначала я даже не был расстроен, хотя неудобно – выгребать каждый день из ящика пачки бумаги. Зато я был крайне удивлен, потому что вся эта макулатура была мне совершенно недоступна. Целиком и полностью она печаталась на иностранном языке – не на французском, как следовало ожидать, и даже не на английском, что было бы понятнее. Она была сплошь на китайском. Среди них – специальный выпуск Vogue с иероглифами и китайский рекламный номер «Фигаро».

Фигаро явно уже не только здесь, но и там. Вот уже несколько лет Китай остается главной надеж-дой европейских производителей роскоши. На четверть, на треть, если не наполовину столицы европейского люкса теперь заселены китайцами. Не о чайна-таунах мы говорим, а о туристах, которые миллионами прибывают в Европу, чтобы увезти к себе кусочек европейской культуры в самом понятном для них выражении. Европейскую культуру они готовы буквально носить на руках. Ну или на ногах.

Модные, часовые и ювелирные магазины в обязательном порядке берут на работу китайских продавцов, которые встречают соотечественников. Соотечественникам с ними проще. Нам нелегко заговорить по-китайски, им – так же трудно овладеть нашими тарабарскими наречиями.

Стайки китайских туристов в Париже встают в очереди у Монклера, Лубутена, Арди, Марка Джейкобса, наполняют Диор, Гермес, Шанель и Прада. Тем временем европейцы открывают бутики в Пекине и Шанхае. Тем, кто не хочет или не может приехать, марки говорят «тогда уж лучше мы к вам».

– А что вы хотите, – пожимают плечами генералы европейского люкса, – когда в каждом из этих городов людей больше, чем во всей Франции.

Ну и азиаты с удовольствием готовят еду на всю Святую Анну.

Не нравится вам японщина и китайщина? Можно отправиться в 18-й округ, который мои приятели ласково называют «Багдадом», и пообедать в кафе Chez Omar (не Homard, который омар, а именно Омар, который человек) или, скажем, в 13-й, который давно называется Чайна-тауном за то, что никто не знает, сколько там живет китайцев. Говорят, что документы там передаются от поколения к поколению – все равно все на одно лицо и полиция разобраться не в силах.

Когда я рассказал об этом знакомому французскому китайцу, он немного обиделся и с таинственным видом покачал головой, ну точно как андерсеновский фарфоровый болванчик, который был у маленькой пастушки дедушкой. Он сказал: «Вы не понимаете, что мы и есть французы».

Мой пожилой сосед-араб приехал много лет назад из Алжира. Красивый седой господин, отец семейства. Мы разговорились, когда в его кафе я листал книгу с алжирскими пейзажами. «Вы рождены в Алжире?» – спросил я его утвердительно. «Ничуть, – ответил он мне, – мои дети родились в Алжире, а я родился во Франции». И напомнил мне, что Алжир стал Францией раньше, чем стала французской, например, Савойя.