До востребования, Париж - Алексей Тарханов

Аттилио Маджиулли объяснил, что его театру отказывают в субсидиях, а устроенный накануне акт аутодафе – он сжег перед оградой манекен в костюме Арлекина – никак не подействовал на министерство культуры. Так что сеньор директор театра сделал еще одну попытку превратить итальянскую комедию во французскую трагедию. Его не стали судить, предпочли подлечить. Граница на замке. Гольдони играют без него. Закон есть закон.

#эпилог #парижскиеиностранцы

Мой Париж лежит за окном и будит меня по утрам пением птиц, которое плавно переходит в чириканье телефона на подушке. Вставай, дурачок, пора во Францию.

Да я и сам знаю! Не шумите. Францией, Парижем надо пользоваться, пока не поздно.

Куда же я сегодня пойду? Если не будет работы: выставки, интервью, отставки правительства или скандала на очередной демонстрации, – просто пойду гулять. Всюду будет что-то замечательное – как недавно, когда я сел на круговой парижский трамвай и обогнул весь город, рассматривая из окна красоты в пригородах, за бывшей полосой укреплений.

Тех самых «фортифов», за которые мечтал заглянуть забавный Фанфан из «Капитана Сорвиголова». Откуда только не всплывают эти цитаты про Париж. Можно ли ехать в трамвае, просто чтобы ехать в трамвае? В Париже – невозможно. Нас давно и вслепую – не видя Францию на самом деле – научили, на что смотреть, чего ждать, что замечать. Мы не можем просто съесть луковый суп, не вспомнив, что его любил комиссар Мегрэ.

Но всякий раз, выходя на улицу, я ревниво сравниваю Францию с той идеальной страной, которую вложили мне в голову семья и школа в советском детстве.

Конечно, та еще мешанина. Коктейль из рассказов родителей, исторических романов (за это отвечал Александр Дюма), научной фантастики (за это отвечали Жюль Верн и секретарь французской компартии товарищ Жорж Марше) и цветных картинок в рассыпающихся от старости номерах иллюстрированного журнала Paris Math.

По этой небывалой Франции я до сих пор очень тоскую. Неплохо было бы посетить страну времен моего детства, Францию семидесятых годов. Увы, это невозможно. Когда я сейчас разговариваю об этом с французами, у меня есть ощущение, что они бы и сами рады предпринять такое путешествие, да только не знают как.

Зато мне досталась современная Франция. Все наперебой говорят, как она изменилась. Оброс диалектами язык, который французы со времен Расина берегли, как сокровище. Рассталась с половиной соусов французская кухня – под натиском сырого японского минимализма, кисло-сладкой китайской экзотики и итальянского вкуса к натуральным продуктам. В кафе перестали курить за завтраком, обедом и ужином. Семимильными шагами глобализма в страну ломятся новозеландская баранина и аргентинская говядина. И даже коньяк здесь стали наливать со льдом, on the rock, вместо того, чтобы нежно греть его в ладонях.

Современная Франция – вовсе уже не страна Гюго и Мопассана, у нее все более отчетливый восточный акцент. И все равно «Париж останется Парижем», как пел Морис Шевалье в 1939-м. Пел, кстати, не когда-нибудь, а аккурат перед войной, перед капитуляцией и перед сдачей Парижа немцам. Ну и что? Ну сдали. А где бывает без проблем?

Значит ли это, что Франция теперь не та и Париж больше не стоит мессы? Да ни в коем случае! Просто эта страна создана для человека, способного ее любить, других здесь не нужно. Я помню, как президент Саркози предложил главный критерий для иностранцев: «любишь ты Францию или нет». Правильно! Если не любишь, зачем себя мучить, о чем вообще с тобой можно разговаривать?

В конце концов, во Франции есть не только Париж, которого одного может хватить на целую жизнь. В каждом крошечном городке вы найдете что-нибудь удивительное, какой-нибудь диковинный музей, восхитительный ресторан или отель на главной площади. И свое маленькое винишко, и свой местный сыр. Именно поэтому французы готовы проводить отпуск дома, вместо того чтобы ехать, как мы, куда подальше с криком «глаза бы мои не глядели».

Если Италия вечно La Bella, то Франция всегда La Douce, нежная, сладкая. Ну а что Белла? Красавица, она вполне может быть вредной. Сердце ее склонно к измене.

C того момента, как я переехал в Париж, мои русские друзья не переставали меня спрашивать: «Ну что, ты уже стал настоящим парижанином?»

Мои французские друзья таких вопросов не задают. Они прекрасно понимают, что невозможно стать парижанином. Для того, чтобы быть парижанином, надо им родиться, всего-то и делов. Ничего сложного, но совершенно недоступно.

«Быть парижанином не означает родиться в Париже. Это означает родиться там заново» – сказал один известный француз Саша Гитри. Свидетельство о рождении у него все равно было из Санкт-Петербурга. И я так понимаю, рождаться заново в Париже ему пришлось в изрядных муках.

Париж и вправду удобен и приятен для иностранца, если тот приезжает в гости, а не норовит остаться пожить. До тех пор, пока он не забывается и не считает себя равным французам. Например, на вопрос «Говорите ли вы по-французски?» отвечает нагло «Говорю!» вместо извиняющегося «Говорю немного».

Но это помогло мне излечиться от сомнений. Я – чужестранец в Париже? Несомненно. Но чужой ли я этому городу? Не думаю, нет, не чужой. Мой русский (то есть иностранный) паспорт не мешает мне чувствовать себя местным.

Мачехи тоже бывают веселыми и крутыми. Этот город готов меня принять – пусть не в качестве парижанина – точно так же, как он это сделал со многими особенными персонажами городской истории. Так называемыми иностранцами в Париже. Сколько сказано об американцах в Париже, сколько прочитано их книг, сколько мы их видели в кино. Были и истории русских с их шапками, водками и балалайками – с их балетами и их картинами тоже.

Ситуация иностранца в Париже, может быть, даже более удобна, чем жизнь того самого коренного потомственного парижанина в пятом поколении, воображаемого соперника Азнавура. Любить и наслаждаться городом приятнее и понятнее с некоторой дистанции.

Когда я жил в Москве, я часто встречал французов, очарованных Россией. Мне казалось, что я не понимаю их энтузиазма. Они искали страну, которой нет. Они приезжали к нам, вооруженные Толстым и Достоевским вместо Прилепина и Пелевина. Мы говорили им: «Такой России не осталось», и вот теперь мне говорят: «Нет уже такой Франции, которая тебе нужна», но хитрость в том, что обе эти страны существуют. Хотя бы у нас в голове.

Пришла моя очередь найти в Париже ту Францию, которой, по внешней видимости, давно нет. Тот самый воображаемый рай моего детства.

Ну вот я и стал жить в раю.

Тогда к чему жаловаться? Нет, правда! В конце концов, даже для самых верующих людей момент попадания в рай бывает немного болезненным.

Спасибо всем, кто помог мне взяться за «До востребования, Париж», и особенно тем, кто помог его закончить.

Сергею Николаевичу, который стал мне заказывать парижские истории для «Сноба», а потом настоятельно посоветовал собрать их вместе. Он многим, как и мне, помогал, ну а я этой щедростью воспользовался, и восхищаюсь ею, и благодарю.