Зайка - Мона Авад

И никаких следов парня из автобуса. Действительно ли он был моим кроликом? Я начинаю думать, что просто выдумала его. Наверное, я все-таки взяла у Ионы таблетку перед тем, как уйти от Фоско. И выдумала себе белого кролика, который привел меня к Аве. Иногда меня так и подмывает спросить ее, не видела ли ты в округе парня с татуировкой топора на шее? Высокого. В черном пальто. С букетом ворованных цветов. Но каждый раз меня что-то останавливает. Я открываю рот и сразу же закрываю. Скольжу взглядом по комнате, дому и миру, где есть только двое, я и она, и кладу голову ей на плечо. Закрываю глаза. И пусть ночь снова сменится рассветом. Пусть снег идет без конца, так, словно кто-то задумал нас под ним похоронить. И пусть. Пожалуйста, хороните. Меня это вполне устраивает.

Но однажды ночью сверху доносится громкий скрип.

Что это за звук?

Я смотрю на Аву. Та в ответ лишь пожимает плечами. Мне кажется, что сейчас она поддразнит меня и скажет, что это пришел Ктулху, но она говорит:

– А! Это Макс, наверное.

– Макс?

– Мой постоялец. Переехал сюда после того, как ты ушла.

– Наверх? Сюда, в этот дом? А почему я не…

– Он пропадает целыми днями, приходит очень поздно. Надеюсь, мы не слишком шумели и не разбудили его.

– Шумели? О чем ты?

– Ну вот, помяни черта, – вздыхает Ава.

* * *

И вот он появляется в дверях гостиной. Стоит так, словно всегда здесь был. Усмехается, прямо как в голубом салоне автобуса. Татуировка-топор черно поблескивает на шее. Волосы хулиганисто растрепаны. Глаза – неуловимый дым. Так, значит, он мне не приснился.

Не-а, отвечает мне его взгляд. Не приснился. Совершенно точно. И словно в доказательство этого Ава подходит к нему, и он ее целует. Засасывает. Очень эротично. Так, что становится ясно – они делали это и раньше. И вот, наконец, он отстраняется и смотрит на меня. Его ровные, правильные губы измазаны «Опасной Леди». Длинные руки обнимают ее тело, трогают его так запросто, словно уже хорошо знакомы со всеми его изгибами.

– Здравствуй, Саманта.

Честное слово, я не представляю, какое выражение, должно быть, возникло у меня на лице в эту минуту. Я смотрю, как он стоит, прислонившись к дверному проему. Словно он вовсе не плод моего необузданного воображения, вырванный из маленького мохнатого, прыгающего чрева. А обычный парень, и всегда им был. Крутой. Сексуальный. Пугающе-сексуальный. Которого, как выяснилось, зовут Макс. Крутой сексуальный парень по имени Макс, с дымчатыми глазами, высокий, сутулый, в черном рваном пальто на куче булавок, стоит тут как ни в чем не бывало, с небрежной грацией прижимаясь плечом к косяку. Его руки в пальто-шинели все еще обнимают Аву. А та произносит:

– О, так вы знакомы?

– Нет, – быстро отвечаю я.

– Да, – одновременно со мной говорит он.

Ава бросает взгляд на меня. Переводит на него. Потом опять на меня. Ну, и кто говорит правду?

– Мы где-то пересекались, – бросает он. Небрежно. Так небрежно! Я замечаю, что его ногти выкрашены в серебристый цвет. И остро заточены. – Не так ли, Саманта?

В этот момент мой телефон неожиданно вибрирует. Впервые за много недель. У него на лице вздрагивает улыбка.

– Ты… – это все, что мне удается из себя выдавить.

Ава смотрит на меня так, словно хочет спросить: «Какого черта с тобой происходит?»

– Не обращай на Хмурую внимания. У нее были тяжелые времена. Длинная история.

Он кивает – сочувственно, так, словно все понимает. А затем направляется ко мне, и как будто с каждым шагом становится все выше и выше. Пока его длинная колючая тень не падает в тот угол, где я сижу, упершись ладонями в пол, и не накрывает меня с головой.

Он опускается передо мной на корточки, пока его подернутые дымкой глаза не оказываются со мной на одном уровне. Я снова чувствую, как у меня в груди все распахивается ему навстречу. Как по телу прокатывается озноб. Он берет меня за руку. Подносит ее к своим человеческим губам. И целует. Совсем легонько. А потом просто роняет. Протягивает руку и ерошит мне волосы так, словно я собака.

– Мне пора идти, любовь моя, – говорит он, обернувшись к Аве.

Любовь моя? Любовь?

Я пьян от любви, Саманта, сказал он той ночью в автобусе. Я смотрю на отпечаток помады Авы, который он оставил на моей руке. Теперь я узнаю взгляд, которым он смотрит на нее. Так я однажды смотрела на солнце, брызжущее сквозь густую золотисто-зеленую листву деревьев. И он смотрит на нее вот так, пока она, словно не замечая этого, небрежно просит его вернуться домой – домой! – пораньше, чтобы мы могли посидеть втроем. И, может, выпить чего-нибудь?

– Ни за что не пропущу такое событие, – говорит он.

И обещает, что даже принесет нам ужин.

– Только на этот раз уже убитый, пожалуйста, – говорит Ава.

Он улыбается и кивает. Но его взгляд и изгиб губ словно говорят нам, «хотя кто знает, на что я способен». Я наблюдаю за тем, как они улыбаются друг другу с таким видом, словно только что прозвучало что-то очень личное. Шутка, понятная лишь им двоим.

А затем он снова ее целует. На сей раз так глубоко и долго, что мне кажется, будто пока я наблюдаю за ними, вжавшись спиной в диван, проходит несколько дней и солнце несколько раз ныряет за горизонт. Когда они наконец отлипают друг от друга, у нее на губах уже не осталось помады, а вокруг образовался розовый воспаленный ореол. Такой же окружает и его припухшие губы, когда он оборачивается ко мне и произносит:

– До скорого, Саманта.

Он выходит за дверь, оставив позади шлейф из лесного запаха, в глубине которого тянется нитью дикий животный аромат, который напоминает мне… Как будто я могла забыть.

Я достаю телефон. Он вибрирует снова и снова. Четыре пропущенных звонка. Четыре сообщения. В каждом лишь одно слово, всего лишь одно, даже слишком знакомое. В сопровождении: вопросительного и восклицательного знака, тюльпанчика и привидения, нарочитой точки или вообще без всего.

И в этот момент приходит еще одно:

«Где ты, Зайка?»

Кролик, приготовленный четырьмя различными способами. Это его фирменное блюдо. Он надеется, нам нравится.

– Нравится? – переспрашивает Ава. – Да у моего рта оргазм.

– Оргазм у рта, – повторяет он. – Мне нравится.

В свете свечей я наблюдаю за тем, как он разрывает кроличью тушку и ломает ее кости человеческими пальцами так, словно не имеет к этому животному никакого отношения. Интересно, а Любимые едят кроликов? Никогда не видела, чтобы они ели что-нибудь, кроме конфет «Пикси Стикс». Он вгрызается в кроличье мясо белыми человеческими зубами. Запивает красным вином, которое сам же и принес, точнее, уверена я, украл. И все время смотрит на Аву. Она – его падающий вишневый цвет. Молчаливый лунный свет. Шепчущая листва.