Дети Ирены. Драматическая история женщины, спасшей 2500 детей из варшавского гетто - Тилар Маццео

Все они были к этому моменту в очень плохом состоянии, но Адам и Генрик все больше беспокоились об Ирене, которая хромала, пытаясь не отставать. Рана от штыка так и не зажила, гноилась, и Генрик волновался о том, как бы не случилось заражения крови370. Но Ирену беспокоила не нога. Она думала о том, что делать с еврейской девочкой по имени Анна, прятавшейся вместе с ними, и о том, как им выбраться из этой процессии смерти.

В конце концов друзья пришли к выводу, что самое очевидное решение будет и самым выгодным. Вывернув карманы, они тихо предложили немецкому конвоиру «направить» их в другую сторону. Тот какое-то время размышлял. В районе Окенце рядом с заброшенным аэродромом находились пустые армейские казармы, где раньше держали евреев и советских военнопленных. Их охранник и посоветовал, незаметно пряча во внутренний карман пачку банкнот: Вам лучше отправиться туда, подальше от города. Кивнув в том направлении головой и пожав плечами, охранник неспешно отошел в другую сторону.

Мария, Малгожата и Генрик Палестеры вместе с доктором Марией Рудольфовой, Иреной, Адамом и маленькой Анной отправились в опасный путь на юг от города. Вокруг горела Варшава. «Она обращалась со мной как с дочерью», – говорила потом Анна об Ирене371. Ночью их мучили вши и клопы, и они прочесали руины в поисках еды и воды, а после, несломленные, снова начали оказывать помощь раненым.

Мокотув пал одним из последних в Варшаве. Адам с Иреной оставили позади ожесточенные уличные сражения, длившиеся несколько недель. Но к 4 октября все было кончено. Варшавское восстание было подавлено. Потери были катастрофическими: 200 тысяч человек, в основном гражданского населения, было убито. Зимой в трудовые лагеря в Германию было отправлено еще 150 тысяч, а концлагеря сообщали о поступивших 55 тысячах. По мнению некоторых историков, общее число евреев, переживших битву за Варшаву, было меньше 11 тысяч. Адам и Анна были среди них. Генрик Палестер, которого в декабре сбил немецкий грузовик, к сожалению, нет. К зиме, как Гитлер и хотел, Варшава лежала в руинах.

17 января 1945 года советская и польская армии наконец вошли в разоренный город. На восемьдесят процентов Варшава представляла собой груды развалин. Всю ту зиму Ирена и Адам – уже как Клара Домбровская и Штефан Згжембский – оставались в госпитале в Окенце, и отсюда Ирена продолжала работать на «Жеготу» до самого последнего момента. Той зимой подлеченная в госпитале нога Ирены наконец зажила, навсегда осталась хромота из-за увечий, нанесенных мучителями из гестапо.

Несмотря на освобождение Варшавы советскими войсками, война в Европе будет длиться еще несколько долгих месяцев. Но все, что оставалось сейчас делать Польше, это подсчитывать потери и тревожиться за будущее. Сотни тысяч людей находились в трудовых лагерях и лагерях военнопленных вдали от родины. Пятнадцать процентов довоенного населения Польши, шесть миллионов человек – ошеломляющая цифра – погибло. Как и девяносто процентов еврейского населения страны. В конце 1944 года жена Адольфа Бермана Бася записала в своем дневнике, что значит осознать наконец подлинный масштаб трагедии: «Даже после окончательной ликвидации [гетто] мы цеплялись за утешительные сказки о подземных бункерах и хитроумных убежищах, где якобы смогли выжить тысячи людей. Мы обманывали себя, что если часть из них сейчас в лагерях, то, когда весь этот ужас закончится, они с триумфом вернутся на руины гетто»372. Но выжили на самом деле единицы. Особенно много среди жертв было детей. В начале войны в Польше проживало примерно 3,4 миллиона евреев, миллион из них дети. По статистике «Яд ва-Шем» [16], из этого миллиона войну в Польше и финальную бойню во время восстания пережило едва ли пять тысяч детей373. По мнению некоторых историков, число это занижено. Но даже его удвоить, утроить, и это все равно будет ужасающе мало.

На самом деле одно «хитроумное убежище» все-таки существовало, и в нем действительно смогли выжить тысячи людей: это были укрытия, приюты, созданные десятками добровольцев, простых, но достойных и смелых людей, по всей Варшаве и Польше, в том числе устроенные руками Ирены Сендлер и ее соратников. Ее ячейка сыграла в этом спасении самую видную роль.

В первые недели после советского освобождения Ирена снова случайно встретила на улице Варшавы Ракель. Этот момент впоследствии много значил для Ирены в осознании того, что значит собирать свою жизнь по крупицам и в последующие десятилетия являться свидетелем ужасов войны и одним из немногих выживших в ней. Когда Ирена и Ракель встретились посреди выжженной пустыни, в которую превратилась красавица-Варшава, они, крепко обняв друг друга, долго стояли на улице. Мы пережили этот ад, – повторяли они, смеясь. Потом Ирена увидела, что Ракель плачет. «Я никогда до этого не видела ее плачущей», – вспоминала Ирена. Она подошла к подруге, и Ракель печально посмотрела на нее. Меня теперь зовут Каролина, – объяснила она Ирене, – Каролина. И не иначе. Ракель умерла в гетто. Станислав ничего о ней не знает. Ирена кивнула. Она понимала. Часть ее тоже умерла вместе с гетто. Как и часть любого из выживших бойцов.

Теперь, сказала Ракель, у них со Станиславом уже есть ребенок – девочка, – и все, что они сейчас могут делать, это заботиться о будущем. Жить в прошлом – значит оживлять погребенные в нем боль и тоску. Ракель всегда была живой, энергичной, неунывающей, и все перипетии войны не сломили ее. Но как и многие в Варшаве, она полностью похоронила свою старую жизнь. «Она больше никогда не говорила об этом», – вспоминала Ирена374. Впрочем, расставаясь после той встречи на улице, Ракель повернулась к Ирене: Ты ведь иногда будешь вспоминать о Ракели?

Ирена пообещала, что будет.

Варшава, 1945–1947 годы

Адам и Ирена оставались в Окенце с Марией Палестер и доктором Рудольфовой до весны 1945 года. Пройдут еще месяцы, прежде чем война наконец закончится, но к марту миссия, расположенная в старых казармах, приняла новое направление. Теперь большая нужда была не в полевом госпитале, а в доме для тысяч сирот. Мария и доктор Рудольфова открыли двери для детей, оставшихся без крова и семьи, и стали директорами большого нового приюта.

В марте Адам и Ирена вместе отправились в Варшаву. Для них конец войны – после столь многих фальстартов и перерывов – стал подлинным началом совместной жизни и долгожданной истории любви. Она была беспорядочна и хаотична. Человеческое сердце не ровно само по себе, оно наполнено изгибами и узлами375. И те узы, что связывали Адама и Ирену, и та страсть, что все еще пылала между ними, были сильны как никогда. Впереди их ждали новые испытания. Война оставила шрамы не только в их душах, но и на их телах. Был еще вопрос, что сказать Митеку, когда они вернутся в Варшаву. Но Ирена любила Адама и не представляла другой жизни. Так с совместным возвращением их жизнь начиналась заново. Адам – который больше никогда не вернется к своему прежнему имени и сам себя называл Штефаном – продолжил работу над докторской диссертацией и вновь погрузился в свои книги и изучение древней истории. Ирена, напротив, обратила всю свою энергию вовне. Она вернулась в городскую службу социальной работы и посвятила себя ее возрождению. Вскоре она была назначена главой службы социальной работы. Одним из ее первых шагов на этом посту стало установление сотрудничества с сиротским приютом в Окенце и Марией Палестер.